Начало Русскою государства. Кирилл и Мефодий - просветители славян. Княжение Рюрика.
Аскольд и Дир, их славный набег на Царьград. Княжение Олега. Игорь, святая
Ольга.
ПОЛОВИНЕ девятого века, когда свершилось важнейшее событие в Русской земле и началась жизнь уже не отдельных племен, а Русского государства, в то же приблизительно время произошли и некоторые другие весьма важные события, имевшие впоследствии большое влияние на русскую жизнь Важнейшим из этих событий было изобретение славянской грамоты, благодаря святым равноапостольным братьям — Кириллу и Мефодию, славянам по происхождению Они родились от знатных и богатых родителей в греческом городе Солуне и с юных лет были близкими в семье византийских императоров, которые осыпали их своими милостями Они хотели женить Кирилла на своей родственнице, а Мефодия назначить на высокую должность правителя обширного края, но святые братья добровольно отказались от всех почестей и земных благ, а приняли суровый монашеский чин и затем много потрудились и претерпели, проповедуя христианство придунайским и западным славянам. Во время этого служения своего святой Кирилл и изобрел славянскую грамоту, что имело величайшее значение для всех славянских народов, так как они получили возможность изучать Евангелие и установить богослужение на понятном для них языке; благодаря общему письму все славяне могли теснее чувствовать братскую связь, соединяющую их между собой, и, наконец, благодаря грамоте же славяне могли вести летописи событий своей жизни на родном языке, а также и постигать плоды книжного просвещения. Таковы были заслуги святых Кирилла и Мефодия. Православная церковь дала им наименование равноапостольных и празднует их память б апреля, причем русские люди и поныне высоко чтут этот день.
Во время жизни святых братьев произошло событие огромной важности: отделение католиков от бывшей до сих пор единой православной церкви.
Произошло это вследствие того, что епископы Римской церкви, приобретя постепенно огромную власть над своей паствой, в числе которой были обращенные в христианство народы Испании, Англии, Франции, Германии и Италии, и приобретя также значительные земельные владения в Римской области, возгордились и не пожелали в церковных делах подчиняться соборным постановлениям всех епископов, как это было правилом еще со времен апостольских. Римские епископы, называемые папами, мало-помалу стали тяготиться этим и начали доказывать, что они должны быть старшими над всеми остальными епископами; при этом они ввели некоторые самовольные изменения не только в обрядах, но и в символе веры, в котором, вопреки постановлениям Вселенских Соборов, прибавили, что Дух Святой исходит не от одного Отца, но также и от Сына. Все это привело к большим несогласиям в Церкви, особенно когда защитником апостольских правил, свято хранимых православными, явился царьградский патриарх Фотий, высокообразованный и твердый в делах веры, как камень, человек, а его противником — гордый и властолюбивый римский папа Николай, который окончательно отделился от православия и образовал самостоятельную Римскую, или католическую, церковь, называемую также латинской, так как богослужение у католиков происходит всегда на латинском, или древнеримском, языке.
Отделение католиков от православных было делом весьма неблагоприятным для всех славян, так как при крещении часть из них принимала православие, а другая — католичество; конечно, это сильно мешало и мешает до сих пор их взаимному соединению и вызвало много кровопролитных войн.
Из остальных важных событий следует указать на образование к этому времени государств уже у многих славянских народов. Первым славянским государством было княжество Болгарское, образовавшееся около 650 года; оно подчинило себе соседние славянские племена — сербов и хорватов и скоро стало грозным и для греков. Столицей Болгарского княжества была Преслава, а крепостью Доростол. Угнетая постоянно хорватов, болгары вызвали среди них восстание, после чего, около 750 года, хорваты отделились и образовали независимое княжество.
Затем чехи, после долгой борьбы с аварами, которые было их покорили, образовали около 700 года независимое государство, с князем Кроком во главе. Преемницей его была славная дочь Крока — Любуша, основательница города Праги, которую народ прозвал за ум “вещею”. Она отличалась необыкновенной справедливостью, за что и доныне прославляется чехами в песне “Любушин суд”. В мужья себе она выбрала простого крестьянина Премысла, и от этого брака пошли первые чешские князья.
Кроме чехов, не на долгое время образовали самостоятельное княжество и моравы, но оно скоро было разрушено немцами, а затем и венграми, и племенем, пришедшим из Азии.
Затем, в 960 году, ляшские, или польские племена, также образовали государство — Польщу, выбрав своим королем Земовита, тоже сына простого крестьянина Пяста. При наследнике Земовита Мечиславе поляки крестились и приняли от немцев и папы католичество.
Несколько раньше образования Польши почти все народы, жившие в нынешней Франции, Италии и Германии, были соединены в огромную империю под рукой Карла Великого. Карл Великий, образовав свою державу, начал ожесточенную борьбу с храбрыми славянскими племенами, сидевшими в западной части Балтийского побережья, которые, к сожалению, не соединились между собой для образования одного крепкого государства.
Хотя по смерти Карла Великого империя его и была разделена между тремя его сыновьями, но, тем не менее, начатое им дело — уничтожение западных славян, сидевших по южному берегу Балтийского моря, усердно продолжалось немцами.
Таким образом, мы видим, что к половине девятого века почти везде уже в Европе жили не разрозненные племена, а были образованы государства.
Через два года после призвания князей братья Рюрика — Синеус и Трувор умерли, и он стал единовластно править над новгородскими славянами, кривичами и над финскими племенами— весью, мерей и муромой, сажая во все города своих посадников из старших витязей прибывшей с ним русской дружины.
Два мужа из этой дружины, не получившие в управление городов, Аскольд и Дир, отпросились у Рюрика идти искать счастье в Царьград. Следуя по великому пути из варяг в греки, они дошли по Днепру до Киева.
Здесь, узнав, что Киев не имеет своего князя, а платит дань хазарам, и полюбив это бойкое и богатое место, Аскольд и Дир решили остаться; к ним присоединилось много варягов, и они стали владеть Киевом и всей Полянской землей, причем освободили ее от платежа дани хазарам и успешно воевали со степными хищниками и некоторыми соседними племенами.
Через четыре года Аскольд и Дир настолько уже вошли в силу, что могли привести в исполнение заветное желание руссов — отомстить коварным и высокомерным грекам за все обиды и унижения, которые претерпевали от них наши предки во время хазарского ига. К этому еще представился и подходящий случай: греки убили в Царьграде нескольких русских провевальщиков зерна по ничтожному поводу.
И вот в 866 году Аскольд и Дир решили совершить смелый набег на Царьград, как хаживали на него в старину смельчаки с устьев Днепра и Дона. Они собрали двести ладей, то есть больших лодок с мачтами и парусами, посадили на каждую от сорока до шестидесяти человек, и настолько скрытно совершили свой переход по Днепру и Черному морю, что до самого их появления у Царьграда никто и не подозревал об этом набеге.
Патриарх Фотий был в это время в Константинополе и оставил подробное описание происшедшего.
По его словам, русский набег случился в один из прекрасных летних дней, под вечер, при совершенно тихом море. В этот прекрасный летний вечер царьградские горожане любовались красотами своего любимого моря не только из великолепных палат, но и из бедных хижин, со своих улиц и площадей, из бесчисленных садов и даже со стен самого города, которые опоясывали его со всех сторон по берегу моря.
Император Михаил отсутствовал со всем своим войском, так как двинулся против арабов, и спокойный и беспечный город вовсе не ожидал ничего чрезвычайного, как вдруг в проливе из Черного моря обозначилось что-то невиданное, которое скоро обнаружило целую кучу русских ладей. Весь город обезумел от страха. Все в один голос с ужасом воскликнули: “Что это! Что это!” А руссы подплывали все ближе и ближе, навевая на всех своим видом что-то свирепое, дикое и убийственное; скоро они стали сходить на берег и угрожать городу, простерши свои мечи.
“Мрак объял все трепетные умы,— говорит Фотий,— слезы и рыдания распространились во всем городе; крайнее отчаяние объяло всех; со всех сторон разносилась одна весть, один крик: Варвары перелезли через стены! Город взят неприятелем! Неожиданность бедствия и нечаянность набега заставили всех воображать и слышать только это одно”
По свидетельству Фотия, руссы из-за загородных ворот напали на красивые предместья города и опустошили их огнем и мечом до самой крепости, или царьградского кремля, стоящего на выдающемся в море высоком холме. Они огнем и мечом опустошили и морские пристани, распределив их между собой для разгрома по жребию.
Это показывает, что руссы хорошо обдумали все подробности своего нападения; они внезапно пришли вечером, во время отсутствия царя с войском, чтобы поразить неожиданностью врага, а затем совершить нападение под покровом ночи, дабы скрыть свою малочисленность; при этом, чтобы не было никакого беспорядка, заранее определили жребием, кто в какой части города будет действовать. ''
После опустошения морских пристаней руссы быстро окружили городские стены и стали валить к ним земляную присыпь, намереваясь скорее перелезть в сам город. При этом “трусость дрожью пробежала по всему телу и обессилила даже и тех, которым предоставлено было распоряжаться в опасное время”,— говорит Фотий.
Народ, лишенный всякой помощи и защиты, теперь помышлял только о молитве и наполнил все храмы. Повсюду всю ночь совершалась служба: с воздетыми руками воссылались усердные и слезные моления о помиловании. Общее несчастье заставило раскаяться в грехах, образумиться и приняться за добрые дела.
Не встречалось благодатнее часа, как этот, для проповеди и поучения к народу о i pexax, о всеобщем покаянии, об исправлении своей жизни добрыми делами.
И святитель Фотий начал в соборе Святой Софии свою проповедь:
“Что это! Откуда поражение столь губительное! Откуда гнев столь тяжкий? Откуда упал на нас этот дальнесеверный страшный Перун! Откуда нахлынуло это варварское, мрачное и грозное море! Не за грехи ли наши все это ниспослано на нас! Не обличение ли это наших беззаконий и не общественный ли это памятник им. Не доказывает ли эта кара, что будет суд страшный и неумолимый... И как не терпеть нам страшных бед,— продолжал святитель,— вспомните, как греки несправедливо обижали в Царьграде приезжих руссов, когда мы убийственно рассчитались с теми, которые должны были нам что-то малое, ничтожное... Мы получали прощение и не миловали ближнего... Сами обрадованные, всех огорчали; сами прославленные, всех бесчестили; сами сильные и всем довольные, всех обижали; безумствовали, утолстели, разжирели, расширились... Вы теперь плачете, и я с вами плачу. Но слезы ваши напрасны. Кого они могут умолить теперь, когда перед нашими глазами мечи врагов, обагренные кровью наших сограждан, и когда мы, видя это, вместо помощи им бездействуем, потому что не знаем, что делать, и только ударились все в слезы...
Часто внушал я вам: берегитесь, исправьтесь, обратитесь, не попускайте отточиться Божью мечу и натянуться его луку... Не лукавьте с честными людьми. Горько мне оттого, что я дожил до таких несчастий; оттого, что мы сделались поношением соседей наших... Оттого, что поход этих варваров схитрен был так, что и молва не успела предуведомить нас, дабы мог кто подумать о безопасности. Мы услышали о них уже тогда, когда их увидели, хотя и отделяли нас от них столькие страны и народоначальства, судоходные реки и пристанищные моря. Горько мне оттого, что я вижу народ жестокий и борзый, смело окружающий наш город и расхищающий его предместья. Они разоряют и губят все: нивы, жилища, пажити, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех поражая мечом, никого не милуя, ничего не щадя. Погибель всеобщая! Как саранча на ниве... или страшнее, как жгучий зной, наводнение, или не знаю, что и сказать, этот народ явился в стране нашей и сгубил ее жителей.
О, город-царь! Какие беды столпились вокруг тебя! О, город-царь едва не всей вселенной! Какое воинство ругается над тобою, как над рабом! Необученное и набранное из рабов (хазарских)! О город, украшенный делами многих народов! Что за народ вздумал взять тебя в добычу? О город, воздвигший многие победные памятники после поражения ратей Европы, Азии и Ливии!.. А слабый и ничтожный неприятель смотрит на тебя сурово, пытает на тебе крепость своей руки и хочет нажить себе славное имя! О царица городов царствующих! О храм мой, Святилище Божие, Святая София, недреманное око вселенной! Рыдайте, девы... Плачьте, юноши... Горюйте, матери... Проливайте слезы и дети... Плачьте о том, что умножились наши несчастья, а нет избавителя, нет печальника”
Святитель закончил свое обращение к народу воззванием: “Наконец настало время прибегнуть к Матери Слова, к Ней, единой надежде и прибежищу. К Ней возопием: Досточтимая, спаси град Твой, как ведаешь, Госпоже!”
После этого, при стечении трепетавшего от ужаса народа, с горячей мольбой о спасении из Влахернского храма была поднята риза Божьей Матери и крестным ходом обнесена вокруг стен города и погружена в воду.
И Царица Небесная вняла мольбам своего грешного, но раскаявшегося народа и во второй 'раз, подобно тому, как это было в 628 году, во время набега аваров и славян, она явила свою чудесную помощь и отвратила неминуемую гибель от города.
Вид православного крестного хода, с патриархом и духовенством в полном облачении, множество хоругвей, стройное пение и несомая впереди чудотворная риза — все это представило совершенно необычное зрелище для язычников руссов; они настолько были устрашены им, что повсюду, как только видели приближение к себе крестного хода, поспешно бросали работы по ведению приступа и спешили к своим ладьям, после чего оставили город.
Так заступничеством Божьей Матери был чудесно спасен Царьград от полного истребления. Руссы же возвратились из своего смелого набега домой в Киев с богатейшей добычей и громкой славой.
Через несколько дней после набега руссов Фотий опять собрал свою паству и в поучении по поводу чудесного избавления города от полного истребления говорил, между прочим:
“Разразилась у нас внезапная беда, как явное обличение нас в наших грехах. Она совершенно не похожа на другие нападения варваров: напротив, и нечаянность нашествия, и чрезвычайная быстрота его, и бесчеловечность варварского народа, и жестокость его действия, и свирепость его нрава доказывают, что поражение, как громовая стрела, было ниспослано с неба...
Поистине, гнев Божий бывает за грехи; гроза скопляется из дел грешников... Ибо эти варвары справедливо рассвирепели за умерщвление соплеменников их и справедливо требовали и ожидали кары, равной злодеянию...
Народ, до нападения на нас ничем не давший себя знать, народ непочетный, народ, считаемый наравне с рабами, неименитый, но приобревший славу со времени похода на нас, незначительный, но получивший значение, смиренный и бедный, но достигший высоты блистательной, народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, гордый оружием, не имеющий ни гражданского устройства, ни военного искусства, так грозно, так мгновенно, как морская волна, нахлынул на пределы наши и, как дикий вепрь, истребил живущих здесь, словно траву... И какие зрелища скоплялись пред нами: младенцы были размозжены о камни... матери, зарезываемые или разрываемые, умирали подле своих малюток... Лютость губила не одних людей, но и бессловесных животных: волов, коней, кур и других, какие только попадались варварам... А что делалось над мертвыми телами! Речные струи превращались в кровь. Колодезей и водоемов нельзя было и отыскать, потому что они через верх были наполнены телами.
Но,— говорит Фотий,— когда обнесли вокруг стен города ризу Божьей Матери, тогда помиловал Господь достояние свое. Поистине, эта досточтимая одежда есть риза Богоматери. Носилась она вокруг этих стен, и неприятели, непостижимо как, обращали тыл свой. Покрывала она город, и насыпь их рассыпалась, как по данному знаку. Охраняла она осажденных, и осада неприятелей не удавалась сверх чаяния... Ибо, как только эта девственная риза была обнесена по одной стене, варвары тотчас сняли осаду города, и мы избавились от ожидаемого плена и сподобились нечаянного спасения. Неожиданно было нашествие врагов, но нечаянно и удаление их, чрезмерно негодование, но неизреченна и милость... Их привел к нам их гнев; но за ними следовала Богоматерь и отвратила их набег. Поражение остановлено покаянием... Отточенные на нас мечи оставлены литиями и молениями!!...”
Чудесное заступничество Богоматери за Царьград произвело сильное впечатление и на руссов. И раньше еще были христиане среди них и варягов; после же чудесной помощи свыше, оказанной царьградским христианам, когда гибель их казалась неминуемой, Аскольд и большое число ходивших с ним в набег ясно убедились в неизбежном преимуществе христианской религии над языческой.
В этом их должно было также убедить и то обстоятельство, что незадолго перед тем крестился весь болгарский народ.
Через два года после набега Аскольд прислал в Царьград послов заключить прочный мир и уговор, как вести руссам и грекам торговлю, чтобы было справедливо и для той, и для другой стороны. Вместе с тем, присланные Аскольдом просили греков просветить их и Христовой верой. Византийские цари, братья Василий и Михаил, заключив прочный мир с руссами и щедро одарив их золотом, серебром и шелковыми тканями, крестили прибывших, а патриарх назначил для Киева епископа.
В своем окружном послании по этому поводу Фотий писал, между прочим, следующее: “Не только болгарский народ переменил прежнее нечестие на веру во Христа, но и тот народ, о котором многие рассказывают и который в жестокости и кровопролитии все народы превосходит, оный глаголемый росс, который поработил живущих окрест его и, возгордясь своими победами, воздвиг руки и на Византийскую империю; и сей, однако, ныне переменил языческое и безбожное учение, которое прежде содержал, на чистую и правую христианскую веру, и вместо недавнего враждебного на нас нашествия и великого насилия, с любовью и покорностью вступил в союз с нами. И столько воспламенна их любовь к вере, что и епископа, и пастыря, и христианское богослужение с великим усердием и тщанием приняли”
По преданию, когда назначенный Фотием епископ прибыл в Киев, то Аскольд принял его на народном вече, где стали рассуждать о вере своей и христианской и спросили епископа: чему он хочет учить их? Епископ открыл Евангелие и стал говорить им о Спасителе и о Его земной жизни, а также и о разных чудесах, совершенных Богом в Ветхом Завете. Руссы, слушая проповедника, сказали: “Если мы не увидим чего-нибудь, подобного тому, что случилось с тремя отроками в огненной пещи, мы не хотим верить”. Служитель Божий не поколебался; он смело отвечал им: “Мы ничтожны перед Богом, но скажите, чего хотите вы?” Они просили, чтобы брошено было в огонь Евангелие, и обещали обратиться к христианскому Богу, если оно останется невредимым. Тогда епископ воззвал: “Господи! прослави имя Твое перед сим народом”,— и положил книгу в огонь. Евангелие не сгорело. После этого многие из присутствовавших, пораженные судом, крестились.
Спустя четырнадцать лет после Аскольдова крещения Рюрик, сидевший в Новгороде, умер, передав правление родственнику своему Олегу, так как сын Рюрика — Игорь был еще очень мал. Это было в 882 году.
Три года ничего не было слышно в Киеве про нового князя, а в 885 году Олег, собрав большую рать из варягов, новгородских славян, кривичей, чуди от Изборска, веси от Белоозера и мери от Ростова, пошел водой на Киев.
Княжеская дружина была в кольчугах, или железных чешуйчатых рубашках, в железных же шлемах, с секирами, мечами, копьями и дротиками. В руках у каждого воина был большой деревянный щит, обтянутый кожей, выкрашенной в красную краску, и окованный железом. Ратные же люди от земли, или вой, как их называли, одевались попроще. Мало кто из них носил кольчуги, и многие шли в одних портах; вооружены они были копьями, топорами, стрелами, мечами и ножами. Почти все были пешие.
Двигаясь на Киев, Олег по пути занял Смоленск, в котором поставил посадником мужа из своей дружины, а затем занял и город Любеч, где тоже оставил своего посадника. Таким образом он завладел днепровским путем до самого Киева.
Подойдя к Киеву, Олег укрыл всю свою силу в лодках и засадах, а сам с маленьким Игорем на руках вышел на берег и послал с вестью к Аскольду и Диру, что пришли гости, идут в Грецию от Олега и Игоря княжича, и желают повидаться с земляками — варягами. Не подозревавшие ничего Аскольд и Дир пришли к берегу, но не успели они вступить в разговор с Олегом, как из лодок и засад повыскакивала дружина, и Олег сказал киевским владыкам: “Вы владеете Киевом, но вы не князья и не княжеского рода; я есть княжеский род, а это сын Рюрика”,— и вынес вперед маленького Игоря. После этого Аскольд и Дир были тут же убиты, а Олег, избавившись таким образом от киевских вождей, уже без труда завладел городом. Аскольд же и Дир были похоронены на горе близ города. Впоследствии на могиле Аскольда была поставлена церковь Святого Николы; могила эта сохранилась и до сих пор, и каждый православный человек, посещающий Киев, заходит помолиться за упокой души великого витязя, здесь лежащего.
Причина, почему Олег поступил так жестоко с Аскольдом и Диром, совершенно понятна. Богатый Киев лежал на том же большом пути из варяг в греки, у начала которого стоял и Новгород, где сидели русские князья. Аскольд и Дир были их дружинниками, и не из старших, так как не получили от Рюрика в управление городов почему и отпросились у него идти искать счастья к Царьграду. Осевши в Киеве, эти витязи освободили его от уплаты дани хазарам, подчинили себе соседние племена, и, кроме того, прославились славным набегом на Парьград. Все это сделало их сильными и могущественными, а потому и опасными для природного княжеского рода, сидевшего в Новгороде. Поэтому Олег, задумав объединить Русскую землю, для чего он и собрал большую ратную силу конечно, прежде всего должен был овладеть Киевом, лежащим к тому же в самом важном месте великого водного пути из варяг в греки Кроме того, нет сомнения, что язычник Олег и его языческая новгородская дружина с большим неудовольствием смотрели, чтс отделившиеся от них варяги с Аскольдом и Диром мало того чтс приобрели значительную силу, но еще вдобавок и приняли ненавистное для закоренелых язычников христианство.
Что же касается того, что Олег избавился от Аскольда и Дира путем хитрости, то это показывает, конечно, только их большую силу, почему он и не желал вступить с ними в открытый бой; надо при-этом сказать также, что употребленный им обман, чтобы заманит! их, по языческим понятиям не только не был плохим делом, но, на оборот — молодецким; и слово “хитрец”, или “хитрок”, считалось по хвальным для тех людей, которые искусно обманывали своих врагов Поход Олега на Киев показывает, что действительно он бы; очень искусно соображен. Начавши после Рюрика княжить, Оле целых три года оставляет Аскольда и Дира в Киеве в покое и ничем не показывает своего намерения напасть на них. Сидя эти три года по-видимому, бездеятельно в Новгороде, он между тем старательно приготовляется к походу, собирает большую рать из всех северных племен, вооружает ее и строит ладьи для похода, на что Новгородцы, как отличные плотники, были всегда мастера; при этом все свои замыслы против Аскольда и Дира и все сборы к походу Оле держит до того скрытно, что киевские витязи о них вовсе и не догадываются, несмотря на то, что по большому пути из варяг в грею много народу из Новгорода перебывало за эти три года в Киеве Наконец, выступив со своей ратью и ладьями к Киеву, Олег су мел и тут тоже так скрытно пройти по водному пути, что совершен но незаметно подошел к Киеву и выманил из него Аскольда и Дира которые сами были весьма опытные и искусные воины.
Такое искусное приготовление Олега к скрытному походу и самое его совершение должно и в наши времена, несмотря на то, что с тех пор прошло уже более тысячи лет, служить примером, достойным подражания, как следует изготовляться, чтобы внезапно на пасть на врага.
Покончив с Аскольдом и Диром, Олег перенес свой княжеский стол из Новгорода в Киев. “Это будет матерь городам русским”,— вот первое слово, которое сказал Олег про Киев. В Новгороде же он посадил своего посадника. Затем он сейчас же стал строить в занятых землях городки и посылать в них своих мужей правителей.
Вместе с тем он решил начать покорение и тех соседей, от которых Киев и поляне терпели тесноту. В первое же лето он отправился походом на древлян, постоянно нападавших на полян из своих дремучих лесов. Олег обошелся с древлянами сурово, “примучил их”, как говорит летописец, и обложил их данью по черной кунице с дыма. На следующее лето он пошел на северян и возложил на них дань легкую, чтобы не платили хазарам. “Я хазарам недруг, а не вам”,— сказал он им. На третье лето Олег спросил радимичей “Кому дань даете?” Те отвечали: “Хазарам”. “Не давайте хазарам, но мне давайте”. Так радимичи и поступили Объединив таким образом под своей рукой соседние к полянам племена и владея уже большим путем из варяг в греки, Олег стал укреплять княжескую власть во всех собранных им воедино славянских племенах; вместе с тем он стал готовиться к большому походу против Царь-града, чтобы подтвердить грекам, что и после Аскольда и Дира Русь осталась такой же грозной и могучей для Византии, как и во времена этих витязей. В этих занятиях по управлению землею и приготовлениях к большому походу на Царьград прошло 23 года. За эти двадцать три года летописец упоминает о двух важных событиях имевших место в Русской земле.
В 897 году прошла мимо Киева и, переправившись через Днепр, направилась дальше к западу орда азиатского кочевного народа угров, или венгров. Столкновений у венгров с русскими не было; очевидно, русские были настолько грозны, что венгры и не помышляли напасть на них, а просили только разрешения пройти по их земле, чтобы найти дальше на западе свободное место, где можно было бы осесть.
Пройдя Карпатские горы, венгры потеснили некоторые жившие в этих горах и южнее западно-славянские племена и сели в широкой равнине по Среднему Дунаю, к югу и западу от Карпат.
Здесь венгры, по наущению греческих императоров, сейчас же начали воевать с соседними славянскими племенами, особенно же с моравами. Вообще, прибытие угров, или венгров, в Европу и расположение их по среднему течению Дуная было весьма неблагоприятно для всего славянства, так как с появлением их на Дунае южные славянские племена были отрезаны совершенно чужим для них народом от своих северных, восточных и западных братьев, причем отрезанность эта продолжается и по сей день.
Указав в летописи о проходе венгров, летописец рассказывает затем, что князь Игорь, успевший подрасти и начать помогать Олегу в управлении государством, женился в 902 году на природной русской славянке, уроженке села Выбуты, лежащего в 12 верстах от Пскова. По красоте своего лица и редким душевным качествам она была прозвана Прекрасой. После замужества Прекраса приняла имя Ольги, в честь Олега.
К 906 году приготовления Олега к походу на Царьград были закончены Оставив князя Игоря в Киеве управлять делами на время своего отсутствия, Олег выступил в поход на греков, собравши множество варягов, новгородских славян, чуди, кривичей, мери, полян, северян, древлян, радимичей, хорватов, волынян, или дулебов, и тиверцев. Вся эта славная рать двинулась к Царьграду на кораблях, ладьях и конях. Кораблей было две тысячи, причем в каждом помещалось по 40 человек; водой, стало быть, шло восемьдесят тысяч, да по берегу шла конница.
Когда Олег подошел к Царьграду, греки затворили город железными цепями и заперли городскую гавань. Олег высадился на берег и стал воевать около города, творя большое опустошение; при этом он выволок свои корабли на берег, поставил их на колеса и ждал попутного ветра; когда же такой ветер поднялся с поля, он поднял паруса, и рать его поехала на кораблях к самому городу по суше, как по воде. Увидевши такую беду, греки перепугались и вышли к Олегу с покорным словом. “Не губи город: дадим тебе дань, какую пожелаешь”. Олег остановил поход. Греки по обычаю вынесли ему угощенье — пищу и вино; но мудрый русский князь не принял угощенья, ибо знал, что вероломные греки непременно устроят его с отравой. С ужасом воскликнули тогда греки: “Это не Олег, это сам святой Димитрий, посланный на нас от Бога”. И заповедал Олег потребовать с греков огромную дань: на все две тысячи кораблей по 12 гривен на человека; в каждом же корабле, как мы знаем, сидело 40 человек. Греки соглашались на все и просили только мира. Отступив немного от города, Олег послал к царям творить мир. Утвердив сказанную дань по 12 гривен на каждое весло, Олег установил также, чтобы греки платили дань или уклады и русским городам: Киеву, Чернигову, Переяславлю, Полоцку, Ростову, Любечу и прочим, находившимся под рукой Олега.
Брать дань было делом обычным у каждого победителя, и Олег не за тем поднимался в поход. Главное, что сказали его послы грекам, было следующее: “Да приходят Русь-послы в Царьград и берут посольское (хлебное, столовый запас), сколько хотят; а придут которые гости (купцы), пусть берут месячину на полгода: хлеб, вино, мясо, рыбу, овощи, и да творят им баню, сколько хотят. А поедут Русь домой, пусть берут у вашего царя на дорогу съестной запас, якоря, канаты, паруса, сколько надобно”
Таким образом, главное требование Олега было: чтобы каждый русский человек имел право приходить в Царьград и чтобы там принимали его, как доброго и уважаемого гостя. Олег требовал при этом хорошего угощения и именно для купцов-гостей, и по крайней мере на полгода, пока они не устроят свои торговые дела; затем он требовал, чтобы вдоволь можно было париться в бане, так как для доброго и далекого гостя это было первое угощенье; наконец, он требовал, чтобы как поедет Русь домой, ее отпускали тоже как всякого доброго гостя, давали бы съестное и все, что надобно заезжему человеку в далеком пути.
Значит, Русь требовала, чтобы в Царьграде с русскими людьми обращались так, как исстари обращались на Руси с чужими гостями.
Требование это показывает, что напрасно греки называли русских варварами и смотрели на них свысока, так как, наоборот, русские люди были тогда гораздо ласковее и обходительнее со своими гостями, чем греки, и требовали для себя такового же вежливого обхождения и от греков.
Греки же во время хазарского ига над Русской землей, когда у нас не было своей ратной силы и некому было заступиться в Царьграде за русского торгового человека, привыкли относиться к нему, как уже было объяснено, пренебрежительно и несправедливо.
Как странник, случайно попавший в этот большой торговый город, русский человек должен был смотреть из рук каждого грека, кланяться, принижаться или же добывать себе даже необходимые вещи для жизни насильно, воровством, разбоем, что было опасно и редко сходило с рук, так как греки, пользуясь своей силой, жестоко платили русским за малейшую обиду. Вот почему, как только почуяла Русь свою силу, то сейчас же собралась она в лихой набег под начальством Аскольда и Дира отомстить за свои обиды Царьграду, и с этой же целью — подтвердить грекам русскую силу — собрался и Олег в свой славный поход на Царьград.
Конечно, греческие цари согласились на требования Олега, но со своей стороны просили: “Пусть приходит Русь в Царьград; но если придут без купли, то месячины не получают. Да запретит князь своим словом, чтобы приходящая Русь не творила пакости в наших селах. Когда приходит Русь, пусть живет за городом, у святого Мамонта. Там запишут их имена, и по той росписи они будут получать свое месячное: первое от Киева, также от Чернигова, Переяславля и прочие города. В Царьград Русь входит только в одни ворота, с царевым мужем, без оружия, не более 50 человек. И пусть творят куплю, как им надобно, не платя пошлины ни в чем”
Затем, в утверждение мира, цари целовали крест, а Олег и его мужи, по русскому закону, клялись своим оружием, своим богом Перуном и Белесом, богом скота.
Корабли Олега наполнялись всяким товаром. Шелковых и других тканей было так много, что на возвратном пути Олег велел своей дружине сшить паруса наволочные (разноцветного шелка), а остальной рати от земли — кропийные (ситцевые). Когда подняли кропийные паруса, случилась беда: их разорвал ветер; тогда сказали славяне: “Останемся при своих холстинах, не пригодны славянам паруса кропийные”
Отходя от Царьграда, руссы прибили к воротам его свои щиты в знак победы. Вернулся Олег в Киев с большой славой, неся золото, паволоки, овощи, вина и всякое узорочье, всякий товар, который был ходок и дорог в Русской земле.
Народ, видя возвращение Олега с такой богатейшей добычей, и вместе с тем видя, что войско его все вернулось целым и невредимым, то есть, что, стало быть, он все это добыл, не пролив крови своих людей, дивился этому и прозвал его “Вещий”, что значило — чудесный, великий.
На пятое лето после этого славного похода, в 911 году, воцарился в Царьграде император Константин Багрянородный, и Олег снова послал к грекам послов, чтобы подтвердить мир и договор с новым царем.
В Царьград было отправлено четырнадцать послов, в числе которых находилось и пятеро, устраивавших первый договор.
Приветствовав императоров, “великих о Боге самодержцев” от имени Олега, великого князя русского, и от всех находящихся под рукой его светлых и великих князей и великих бояр, послы стали объяснять цель своего прибытия:
“Первое слово,— сказали послы,—да умиримся мы с вами, греки! Да любим друг друга от всей души и изволенья и сколько будет нашей воли не допустим случая, чтобы кто из живущих под рукой наших светлых князей учинил какое зло или какую вину, но всеми силами постараемся не превратно и не постыдно во всякое время, вовеки сохранить любовь с вами, греки, утвержденную с клятвами нашим словом и написанием. Так и вы, греки, храните такую же любовь, непоколебимую и непреложную, во всякое время, во все лета, к князьям светлым нашим русским и ко всем, кто живет под рукой нашего светлого князя”
Затем послы стали договариваться о том, как поступать, если будут случаться убийства греков русскими или наоборот, а также и о других происшествиях между русскими и греками:
“Если кто убьет, русин христианина (грека) или христианин русина, да умрет на самом месте, где сотворил убийство.
Если убежит убийца и будет имовит (достаточен), то его имение, какое принадлежит ему по закону, да возьмет ближний убиенного; но и жена убившего возьмет свое, что следует по закону.
Если украдет что русин у христианина или христианин у русина, и будет пойман в тот час и сопротивляясь будет убит, да не взыщется его смерть ни с христиан, ни от руси, а хозяин возьмет свое покраденое. Если вор отдастся в руки беспрекословно и возвратит покраденое, пусть за воровство заплатит втрое против покраденого...”
Наконец, русские послы предложили: “Если греческая ладья будет выброшена большим ветром на чужую землю и случится там кто из нас, русских, то мы, русские, охраним их ладью и с грузом отправим ее в землю христианскую; проводим ладью сквозь всякое страшное место, пока не приведем в место безопасное. Если такая ладья или от бури, или от противного ветра не сможет идти в свои места сама собой, то мы, русские, потрудимся с гребцами той ладьи и допроводим с товаром их поздорову в свое место, если то случится близ Греческой земли. Если такая беда приключится ладье близ земли Русской, то проводим ее в Русскую землю. И пусть продают товар той ладьи, и если чего не могут продать, то мы, Русь, отвезем их, когда пойдем в Грецию или с куплей, или с посольством; отпустим их с честью и непроданный товар их ладьи...
Что касается пленных, то на Руси им установлена торговая и выкупная цена — 20 золотых. Пленных на обе стороны, или от Руси, или от Греции, должно продавать в свою страну...
Кто из русских работает в Греции у христианского царя и умрет, не урядивши своего имения (не сделав завещания), или из своих никого при нем не будет, да возвратится то его имение наследникам в Русь. Если сделает завещание, то кому писал наследство, тот его и наследует.
Кто из ходящих в Грецию, торгуя на Руси, задолжает, и, укрываясь, злодей не воротится в Русь, то Русь жалуется христианскому царству, и таковый да будет взят и возвращен в Русь, если б и не хотел. Это же все да творит Русь грекам, если где таковые случатся”
Греки согласились на эти предложения послов, конечно, предложения эти показали грекам, насколько русские были высоковежливы, образованны и разумны. Договор был подписан царем греческим и послами, причем Русь клялась по закону и по обычаю своего народа не отступать от установленных мира и любви.
Греческий император почтил русских послов дарами, золотом, паволоками и велел показать им город “церковную красоту, палаты золотые и в них всякие богатства, многое злато, паволоки и каменье дорогое и особенно христианскую святыню: Страсти Господни — венец, гвоздье и хламиду багряную и мощи святых, поучая послов в своей вере. И отпустил их в свою землю с честью великой”
Так установил мудрый Олег договор Руси с греками в 911 году.
Через два года, в 913 году, после 32 лет княженья Олега не стало.
“И плакали все люди плачем великим”, хороня своего вещего князя, который первый собрал Русскую землю в одно великое государство и громко прославил русское имя своими удачными походами и мудрыми договорами.
Летописец рассказывает, что волхвы и кудесники предсказали как-то раз Олегу, что он умрет от своего любимого коня; поэтому конь этот был отправлен на покой, и Олег больше никогда не садился на него; когда же Олег узнал о смерти коня и увидел его кости, то поставил ногу на его голову, сказал, смеясь: “От этого ли лба я приму свою смерть?” Но в это же самое время он был смертельно укушен змеей, выползшей незаметно из конской головы.
Наш великий писатель Александр Сергеевич Пушкин на основании этого рассказа летописи сложил следующую:
Песнь о вещем Олеге
Как ныне сбирается вещий Олег
Отметить неразумным хазарам;
Их села и нивы за буйный набег
Обрек он мечам и пожарам.
С дружиной своей, в цареградской броне,
Князь по полю едет на верном коне.
Из темного леса навстречу ему
Идет вдохновенный кудесник,
Покорный Перуну старик одному,
Заветов грядущего вестник,
В мольбах и гаданьях проведший весь век.
И к мудрому старцу подъехал Олег.
“Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И скоро ль, на радость соседей-врагов,
Могильной засыплюсь землею?
Открой мне всю правду, не бойся меня:
В награду любого возьмешь ты коня”
Волхвы не боятся могучих владык,
А княжеский дар им не нужен:
Правдив и свободен их вещий язык
И с волей небесною дружен.
Грядущие годы таятся во мгле,
Но вижу твой жребий на светлом челе.
Запомни же ныне ты слово мое:
Воителю слава — отрада;
Победой прославлено имя твое,
Твой щит на вратах Цареграда;
И волны, и суша покорны тебе;
Завидует недруг столь дивной судьбе.
И синего моря обманчивый вал
В часы роковой непогоды,
И пращ, и стрела, и лукавый кинжал
Щадят победителя годы...
Под грозной броней ты не ведаешь ран:
Незримый хранитель могущему дан.
Твой конь не боится опасных трудов;
Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
То мчится по бранному полю.
И холод, и сеча ему ничего...
Но примешь ты смерть от коня своего”;
Олег усмехнулся; однако чело
И взор омрачилися думой.
В молчанье, рукой опершись на седло,
С коня он слезает угрюмый
И верного друга прощальной рукой
И гладит, и треплет по шее крутой.
“Прощай, мой товарищ, мой верный слуга!
Расстаться настало нам время;
Теперь отдыхай, уж не ступит нога
В твое позлащенное стремя.
Прощай, утешайся, да помни меня.
Вы, отроки-други, возьмите коня,
Покройте попоной, мохнатым ковром,
В мой луг под уздцы отведите,
Купайте, кормите отборным зерном,
Водой ключевою поите”.
И отроки тотчас с конем отошли,
А князю другого коня подвели.
Пирует с дружиною вещий Олег
При звоне веселом стакана;
И кудри их белы, как утренний снег
Над славной главою кургана...
Они поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они...
“А где мой товарищ? — промолвил Олег,
Скажите, где конь мой ретивый? Здоров ли?
Все так же ль легок его бег?
Все тот же ль он бурный, игривый?”
И внемлет ответу: “На холме крутом
Давно уж почил непробудным он сном”
Могучий Олег головою поник
И думает: “Что же гаданье?
Кудесник, ты лживый, безумный старик,
Презреть бы твое предсказанье,
Мой конь и доныне носил бы меня”
И хочет увидеть он кости коня.
Вот едет могучий Олег со двора,
С ним Игорь и старые гости,
И видят: на холме, у брега Днепра,
Лежат благородные кости;
Их моют дожди, засыпает их пыль,
И ветер волнует над ними ковыль.
Князь тихо на череп коня наступил
И молвил: “Спи, друг одинокий!
Твой старый хозяин тебя пережил:
На тризне, уже недалекой,
Не ты под секирой ковыль обагришь
И жаркою кровью мой прах напоишь...
Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!”
Из мертвой главы гробовая змея,
Шипя, между тем выползала;
Как черная лента, вкруг ног обвилась,
И вскрикнул внезапно ужаленный князь.
Ковши круговые, запенясь, шипят
На тризне * плачевной Олега;
Князь Игорь и Ольга на холме сидят,
Дружина пирует у брега,
Бойцы поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они.
После Олега на княжеский стол сел Игорь, сын Рюрика. Это было в 913 году. Первым его делом было усмирение древлян, которые по смерти Олега отказались платить дань. Игорь победил их и наложил дань больше Олеговой. Затем он усмирил и непокорное славянское же племя уличей, которые жили в низовьях Днепра близ нынешнего города Алешек; во время этого усмирения долго не покорялся город Пересечен, так что Игорев воевода сидел около него три года и едва взял. Тогда уличи совсем перебрались с Днепра и сели между Бугом и Днестром.
После ухода их весь великий путь от варягов в греки был уже вполне в руках великого князя.
Но от варягов, по Русской земле, существовала еще дорога в иной морской угол — на далекий восток, к богатому тогда Каспийскому морю.
Тут, как известно, сидели хазары. Конечно, много обид чинилось русским людям во время хазарского ига как от самих хазар, так особенно от народов, населявших, под властью арабов, кавказские берега Каспийского моря, куда постоянно хаживали наши торговые люди.
И вот пришло время — чтобы Русь и здесь показала свою силу и отплатила долголетние обиды.
После усмирения древлян, в 914 году, русские ратные люди на 500 кораблях, в каждом по 100 человек, спустились вниз по Днепру в море; затем, обогнув с юга Крымский полуостров, они вошли в Азовское море; отсюда они послали просить хазарского царя пропустить их в Каспийское море, чтобы отомстить кавказским народам за долголетние обиды. Хазарский царь согласился, вероятно, не считая себя достаточно сильным, чтобы отказать, а русские обещали ему отдать за это при возвращении половину своей добычи.
Получив согласие, русские из Азовского моря поднялись по Дону до перевала в Волгу вблизи хазарского города Саркела, у теперешней Качалинской станицы. Отсюда они, так же как Олег под Царьградом, должны были перевезти свои корабли на колесах в Волгу и по ней спустились в Каспийское море.
Здесь наши удальцы распространились отрядами по всем богатым приволжским и закавказским берегам и начали свою жестокую месть за все прежние обиды. “Руссы проливали кровь,— говорит арабский писатель,— брали в полон женщин и детей, грабили имущество, распускали всадников для нападений, жгли села и города”. Народы, обитавшие около этого моря, с ужасом возопили, а русские, разгромив этот богатый берег, отошли к нефтяной земле у города Баку, где до сих пор еще живут огнепоклонники, и поселились для отдыха на близлежащих островах.
Тогда, опомнившись от удара, жители вооружились, сели на корабли и купеческие суда и отправились к островам. Но русские не дремали и встретили врага таким отпором, что тысячи нападавших были изрублены и потоплены. После этой победы русские, обремененные богатейшей добычей, стали собираться домой и по уговору с хазарским царем за пропуск их в Каспийское море послали ему половину всего добытого. Однако хазары решили поступить с нашими предками самым предательским образом. Они собрали в Итиле большую силу и напали на возвращавшихся русских. Жестокая битва продолжалась три дня, и наконец наши были почти все перебиты. Тысяч пять из них спаслось и направилось вверх по Волге, но там финское племя буртасов и камские болгары добили их окончательно. Много ли воротилось отважных мореплавателей домой — неизвестно. Но нет сомнения, что кто-нибудь принес на родину весть о том, сколько русской крови было пролито изменническим образом на Волге. Кровь же русская никогда и нигде даром не пропадала без жестокого мщения; надо было только выждать для этого удобное время и случай.
Вслед за этим несчастьем случилось на русской земле и другое большое горе.
Из Средней Азии пришло в 915 году в наши южные русские степи новое большое хищное племя — печенеги.
Оно, без сомнения, было вызвано греками, которые, видя усиление Руси, а также болгар на Дунае, и не рассчитывая больше на ослабевших хазар, призвали против славян печенегов по примеру императора Юстиниана. Вначале Игорь умирился с ними, и они прошли прямо на болгар, но затем стали прибывать их новые полчища, которые сели восемью ордами по всему побережью между Доном и Дунаем, преградив, разумеется, русским путь из варяг в греки.
Конечно, это было для недавно образовавшегося государства Руси большим несчастьем. Со времени прихода печенегов наши предки могли выходить по Днепру к Черному морю — или покоривши печенегов, или умирившись с ними. И вот уже через пять лет по их прибытии, в 920 году, князь Игорь начинает продолжительную борьбу с этим народом.
Борьба эта сменялась иногда на несколько лет миром, и тогда мы свободно входили в Черное море. Греки же постоянно дружили с печенегами и искусно натравляли их то на нас, то на болгар, а также и на венгров.
Печенеги были народом жадным и ненасытным: они бесстыдно выпрашивали у греков множество дорогих подарков за свои нападения на славян; но при этом печенеги были также народом воинственным и свирепым; они отлично ездили верхом и стреляли из лука. На венгров они сразу, как появились, навели такой ужас, что те отказались дальше воевать с ними, русских же печенеги всегда сами боялись, так как они наносили им зачастую жестокие поражения.
После занятия печенегами выхода из Руси к Черному морю, греки мало-помалу скоро стали опять обижать в Царьграде русских людей и относиться к ним пренебрежительно, так как считали, что нам уже невозможно будет повторить набег на Константинополь, как это было во времена Аскольда и Олега. Однако греки ошиблись в своих расчетах. Заключив с печенегами мир, Игорь в 941 году поднялся на Царьград с большой силой. У него было не меньше тысячи кораблей. Он, по русскому обыкновению, быстро подошел к городу, высадился по обоим берегам Царьградского пролива и жестоко опустошил все побережье, производя обычные по тому времени ратные дела, сжигая села, церкви и монастыри и без пощады убивая жителей.
Вскоре выступил греческий флот; он был вооружен приспособлениями, из которых пускали на врагов знаменитый в то время греческий огонь. Эти приспособления были установлены на корме, на носу и по бокам каждого корабля. Византийский флот встретил ладьи Игоря у Искреста, как называли русские башню со светильником, или маяк, стоявший к северу от Босфора на скале.
Русь, конечно, сама выманила греков в открытое море, где надеялась с полным успехом не только разбить, но и захватить своих врагов живьем. На море стояла полнейшая тишина, что, по-видимому, было благоприятно для русских; но на самом деле именно эта тишина и оказалась для них пагубной, так как в ветер греки не могли бы добрасывать со своих судов греческого огня в наши корабли; при наступившей же тишине огонь этот действовал без всякой помехи. Главным его составом была нефть, которая горела даже и в воде. Как только приблизились друг к другу корабли, огонь был пущен греками во все стороны. Облитые нефтью русские корабли, и люди, и вся поклажа мгновенно воспламенились и производили сильнейший пожар. Спасаясь от огня, русские стали бросаться в море, желая лучше утонуть, чем сгореть. Иные, обремененные кольчугами и шлемами, тотчас шли ко дну, иные, плывя, горели в самых волнах морских. Ушли от погибели только те, которые успели отплыть к азиатскому низменному берегу, в мелководье, куда греческие огненосные суда не могли пройти вследствие своей величины.
Однако оставшиеся русские были еще очень многочисленны, и потому, высадившись на малоазиатском берегу, распространяли свои набеги далеко по побережью, а также углублялись и вовнутрь страны для сбора всякой добычи. Когда с сухого пути их выбивали собравшиеся сухопутные греческие полки, тогда русские отходили на своих малых кораблях на мелководье и, воюя таким образом, успешно держались против греков в течение всего лета. Мелкая вода была для них своего рода крепостью, так что во все это время они жили и ночевали в своих лодках. Наконец настал сентябрь месяц. Запас съестного истощился, и русские порешили отправиться домой, для чего в одну темную ночь и тронулись в путь. Но греческий флот ожидал их ухода и зорко следил за морем. Утром наши были настигнуты большими греческими судами, и произошло второе морское сражение, из которого немногие русские ушли домой; большинство же участников похода погибло, а некоторые взяты в плен. В Царьграде всем русским пленникам торжественно, в присутствии иноземных послов, были отрублены головы.
Так неудачно окончился поход Игоря против Царьграда в 941 году.
Возвратившиеся домой русские рассказывали, что случившееся с ними горе произошло от неведомого доселе греческого огня, который был — “...как есть молонья, что на небесах. Эту молонью греки и пущали на нас и пожигали. Оттого нам и нельзя было их одолеть”,— говорили они.
Конечно, простить грекам нашу неудачу было невозможно, и чтобы их тяжко наказать, Игорь, по прибытии домой, стал сейчас же собирать новую большую рать и послал за море приглашать варягов. Военные сборы русских продолжались три года.
В это самое время, когда по всей стране и даже за морем разносился военный клич, у Игоря родился в 942 году сын Святослав, будущий мститель за все обиды русским, причиненные в княженье его отца. Вся русская сила и варяги из-за моря собрались к 944 году. Кроме варягов, Игорь приманил и печенегов, а для укрепления соглашения взял у них заложников. После этого его огромное войско двинулось в поход на ладьях и конях.
Корсунцы первые узнали об этом походе и послали в Царьград сказать, что “идут русские — кораблей нет числа, покрыли все море кораблями”. Болгары, дружившие тогда с греками, тоже со своей стороны дали весть, что “идут русские, наняли себе и печенегов”. Видя неминуемую беду, греческий царь Роман поспешил послать навстречу русским не войско, а отправил лучших бояр со словами к Игорю: “Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, придам и еще к той дани”. И к печенегам послал Роман много паволок и золота, разумеется, подкупая их отстать от Руси. Игорь в это время дошел уже до Дуная. Он созвал дружину, и начали думать. Дружина решила: “Если царь говорит о мире и дает дань, еще и с большой прибавкой, то чего же и думать больше”. Игорь послушал дружины, взял у греков золото и паволоки на все войско и воротился домой, а печенегам велел воевать Болгарскую землю.
На другое же лето греческий император прислал в Киев просить снова построить мир такой, какой был построен при Олеге.
“Говорите, что сказал ваш царь?” — вопросил Игорь, когда греческие послы явились перед его лицом. “Наш царь рад миру,— отвечали греки.— Мир и любовь хочет иметь с князем русским. Твои послы водили нашего царя к клятве, и наш царь послал водить к клятве тебя и твоих мужей”.— “Хорошо”,— сказал Игорь. Утром, на другой день, он вышел с послами на холм, где стоял Перун. Там Русь положила перед истуканом свое оружие, щиты, мечи и прочее, а также золото (запястья с рук и гривны с шей). И клялся Игорь и все люди, сколько их было некрещеных; а христианская Русь клялась в своей соборной церкви Святого Ильи. Утвердив мир и выгодный договор с греками, Игорь на отпуск одарил греческих послов русскими товарами: дорогими мехами, челядью, воском. Сосчитавшись таким образом с греками за тяжелую неудачу на море, понесенную три года тому назад, князь Игорь послал в набег часть дружины и в Каспийское море — отомстить за старое унижение, которое претерпели русские в 914 году. Арабы и армяне сохранили рассказы об этом набеге. “В это время,— говорит один армянский писатель,— с севера грянул народ дикий, чуждый, рузики. Они, подобно вихрю, распространились по всему Каспийскому морю, и не было возможности сопротивляться им. Они предали город Бердаа мечу и завладели всем имуществом жителей. Туземный воевода осадил их в городе, но не мог нанести им никакого вреда, так как они были непобедимой силой. Женщины города, прибегнув к коварству, стали отравлять рузиков; но те, узнав об этой измене, безжалостно истребили женщин и детей”
“Только один враг,— говорит другой писатель, араб,— мог выжить русских из города — это чрезвычайное изобилие в стране всякого рода садовых плодов, от употребления которых между русскими распространилась повальная болезнь, еще более усилившаяся, когда русские заперлись в крепости. Смерть опустошала их ряды в течение нескольких месяцев. Когда же выпал снег, а осада со стороны туземцев не прекращалась, то русские, видя неминуемую погибель от повальной болезни, решили пробиться и уйти домой Ночью они перебрались с захваченной добычей на свои корабли и удалились в свою страну”. Поход этот, несмотря на успешное возвращение домой, был все-таки не особенно благополучным для нас, ввиду множества умерших от повальной болезни.
В Киеве тоже настало общее горе. Игорь с наступлением осени отправился, как обычно, в полюдье за сбором дани и для совершения суда и расправы. Прибыв в Древлянскую землю и получив дань, он отпустил дружину и направился с небольшим отрядом к городу Искоростеню, чтобы потребовать дани лично для себя. Древляне стали думать и гадать со своим князем Малом — как быть, и решили убить Игоря. Они напали на него, перебили всех его слуг, а самого привязали к двум нагнутым деревьям и заживо растерзали пополам, распустивши связанные деревья. Так несчастливо кончил свою жизнь князь Игорь в 945 году.
Вообще вся жизнь его была не очень удачной: неудачный первый поход за Каспий, приход в южные русские степи печенегов, а затем и неудачный большой поход на .кораблях к Царьграду в 941 году; но, несмотря на все эти сильные невзгоды, Игорь в течение своей долгой жизни упорно работал над делами отца своего Рюрика и Вещего Олега: собирать воедино Русскую землю и в случае поражений в военных походах не падать духом, а готовить новую ратную силу и жестоко мстить врагам за обиду; и Игорь достиг многого: Царьград должен был склонить перед ним свою голову и, заплатив тяжелую дань, просить мира; с печенегами ему удалось заключить соглашение и даже переманить их на свою сторону, затем и за Каспием в армянских владениях часть обид русским людям была уже отомщена под конец его жизни.
За те же обиды Руси, за которые князь Игорь не успел отомстить при своей жизни, и за позорную смерть его у древлян рано или поздно должна была также последовать суровая месть. С древлянами расправа произошла очень скоро.
В то время как Игорь был бесчеловечно растерзан древлянами, в Киеве оставалась его княгиня Ольга с малолетним сыном Святославом Княгиню, и город, и всю землю вместо князя оберегал воевода Свеналд, а Святослава хранил кормилец его или дядька Асмолд.
Первое известие о смерти Игоря великая княгиня получила от древлянских же послов. Убив русского князя, древляне задумали совсем упразднить княжий род в Киеве и рассудили так: “Русского князя мы убили; возьмем его княгиню Ольгу в жены нашему князю; а Святослава тоже возьмем и сотворим с ним, как захочем”
Порешивши на этой мысли, древляне послали к Ольге послов или сватов — 20 лучших мужей, старейших бояр. Послы приплыли к Киеву на ладьях по Припяти и Днепру и велели сказать Ольге о своем прибытии.
Княгиня позвала их к себе. “Добрые гости пришли?” — спросила княгиня. “Добрые пришли, княгиня”,— ответили послы. “Говорите, с каким делом сюда пришли?” — “Послала нас Древлянская земля,— отвечали послы,— и велела тебе сказать: мужа твоего убили. А за то, что был твой муж, аки волк, хищник неправедный и грабитель. А у нас князья добрые, не хищники и не грабители, распасли обогатили нашу землю, как добрые пастухи. Пойди замуж за нашего князя”
“Приятно мне слушать вашу речь,— сказала Ольга,— уж мне моего Игоря не воскресить. Теперь идите в свои ладьи и отдохните. Завтра я пришлю за вами. Хочу вас почтить великой почестью перед своими людьми. Когда за вами пришлю, вы скажите слугам: не едем на конях, не едем и на возах, не хотим идти и пешком — несите нас в ладьях, и внесут вас в город в ладьях. Такова будет вам почесть. Таково я люблю вашего князя и вас”
Послы обрадовались и пошли к своим ладьям, пьяны-веселы, воздевая руки и восклицая: “Знаешь ли ты, наш князь, как мы здесь тебе все уладили”
А Ольга тем временем велела выкопать на своем загородном теремном дворе вблизи самого терема великую и глубокую яму, в которую был насыпан горящий дубовый уголь. Наутро она села в терем и послала звать к себе гостей. “Зовет вас Ольга на любовь!” — сказали послам пришедшие киевляне. Послы все исполнили, как было сказано: уселись в ладьях, развалившись и величаясь, и потребовали от киевлян, чтобы несли их прямо в ладьях. “Мы люди подневольные,— ответили киевляне,— князь наш убит, а княгиня хочет за вашего князя!” Подняли ладьи и торжественно, понесли послов-сватов к княгининому терему. Сидя в ладьях, древлянские послы гордились и величались. Их принесли во двор княгини и побросали в горящую яму вместе с ладьями. “Хороша ли вам честь!” — воскликнула Ольга, приникши к яме. “Пуще нам Игоревой смерти”,—застонали послы. Ольга велела засыпать их землей живых. Потом она послала к древлянам сказать так: “Если вы вправду просите меня за вашего князя, то присылайте еще послов, самых честнейших, чтобы могла идти отсюда с великой почестью, а без той почести люди киевские не пустят меня”. Древляне со своим князем Малом избрали в новое посольство самых набольших мужей и отправили их в Киев.
Как пришли новые послы, Ольга велела их угощать, а затем и истопить баню. Вошли древляне в баню и начали мыться. Двери же за ними затворили и заперли; затем тут же от дверей зажгли баню; так они все и сгорели.
После того Ольга посылает к древлянам с вестью. “Пристроивайте — варите меды! Вот я уже иду к вам! Иду на могилу моего мужа; для людей поплачу над его гробом, для людей сотворю ему тризну, чтобы видел мой сын и киевляне, чтобы не осудили меня!” Древляне стали варить меды, а Ольга поднялась из Киева налегке, с малой дружиной Придя к гробу мужа, она стала плакать, а поплакавши, велела людям сыпать большую могилу. Когда могила была ссыпана в большой курган, княгиня устроила тризну. После того древляне, лучшие люди и вельможи, сели пить. Ольга приказала отрокам угощать и поить их вдоволь. Развеселившись, древляне вспомнили о своих послах. “А где же наша дружина, наши мужи, которых послали за тобою?” — спросили они у Ольги. “Идут за мной с дружиной моего мужа, приставлены беречь скарб”,— ответила княгиня. Когда древляне упились как следует, княгиня велела отрокам пить на них, что значило пить чашу пополам за братство и любовь и за здоровье друг друга, от чего отказываться было невозможно; таков был обычай. Это также называлось — перепивать друг друга. Когда древляне перепились вконец, то княгиня поспешила уйти с пира, приказав своим перебить всех древлян. Они были посечены, как трава; всего их погибло пять тысяч человек Ольга же вернулась в Киев и стала готовить войско, чтобы истребить древлянскую силу до остатка На другое лето, в 946 году, Ольга привела в Древлянскую землю большое и храброе войско под предводительством маленького Святослава, с воеводой Свеналдом и с дядькой малютки Асмолдом. Древляне тоже собрались и вышли. Полки сошлись лицом к лицу, и первым начал битву четырехлетний малютка Святослав, так как доблестные русские князья, по отцовскому и дедовскому обычаю, всегда сражались впереди своих дружин и всегда первые вступали в бой.
Поэтому и Святослав начал битву, кинув свое копье в древлян. Копье полетело между ушей его лошади и упало ей под ноги. Но этим княжье дело было исполнено. “Князь уже начал!—воскликнули воевода и дядька.— Потягнем, дружина, по князе!” После жестокой сечи победа досталась киевлянам, а древляне разбежались по городам и заперлись в осаду. Ольга с сыном пошла прямо к Искоростеню, где был убит Игорь. Этот город знал, что ему пощады не будет, и поэтому боролся крепко. Великая княгиня простояла под городом все лето и не смогла его взять; тогда она послала в Искоростень послов сказать от ее имени: “Чего вы хотите досидеть? Все ваши города отдались мне, все ваши люди взялись платить мне дань и теперь спокойно обрабатывают свои нивы и пашут землю, а вы хотите, видно, помереть голодом, что не идете в дань”.— “Рады и мы платить дань,— отвечали горожане,— да ты хочешь мстить на нас смерть мужа”
“А я уже отомстила обиду мужа,— отвечала Ольга.— Во первых, когда пришли ваши первые послы в Киев творить свадьбу, потом со вторыми послами, и, наконец, когда правила мужу тризну. Теперь иду домой, в Киев. Больше мстить не хочу. Покоритесь и платите дань. Хочу умириться с вами. Буду собирать от вас дань легкую”
“Бери, княгиня, чего желаешь,— отвечали древляне.— Рады давать медом и дорогими мехами”.— “Вы обеднели в осаде,— говорит Ольга.— Нет у вас теперь ни меду, ни мехов; хочу взять от вас дань на жертву богам, а мне на излечение головной болезни — дайте от двора по три голубя и по три воробья”
Конечно, жители Искоростеня обрадовались такой легкой дани и прислали княгине птиц с поклоном. Ольга объявила, чтобы они жили теперь спокойно, так как наутро она отступит от города и пойдет в Киев. Услышав такую весть, горожане обрадовались еще больше и разошлись по дворам спокойно спать. А между тем Ольга раздала ратным людям голубей и воробьев, велела к каждой птице привязать горючую серу с трутом, обернувши в лоскут и завертевши ниткой, и как станет смеркаться, выпустить всех птиц на волю. Птицы полетели в свои гнезда, голуби в голубятни, а воробьи под застрехи. Город в один час загорелся со всех сторон; в ужасе люди повыбежали за городские стены, но тут и началась с ними расправа: одних убивали, других забирали в рабство; старейшин всех забрали и сожгли.
После этого наложена была на древлян тяжелая дань: по две черных куницы и по две белки, кроме прочих мехов и меда, на каждый двор. Вот как отомстила Ольга, как добрая и верная жена, за смерть своего мужа. И за эту жестокую месть, которую она совершила с такой хитростью и мудростью, народ прозвал свою княгиню умнейшей от человек.
Такова была язычница Ольга.
Показав себя мудрой в деле мщения за смерть Игоря, Ольга показала себя такой же мудрой и в делах управления Русской землей во время малолетства князя Святослава.
Вся княжеская деятельность Ольги тем особенно и прославляется, что она установила хозяйственный порядок по всей Русской земле. На другой же год после сожжения Искоростеня княгиня начала объезжать самолично всю Русскую землю вдоль и поперек; она устанавливала правила и порядок во всех земских делах, устраивала погосты, куда могли съезжаться гости для торговли, определяла оброки, назначала участки для ловли зверей и своей высокой справедливостью и участливым отношением к нуждам народным приобрела большую любовь всей Русской земли. “Все на этом свете остроумная Ольга искала мудростью”,— говорит преподобный Нестор.
Изыскивая и испытывая, что творилось в Русской земле, чем и как жила эта земля, объехавши всю эту землю из конца в конец, Ольга пришла, наконец, к великому решению — восприять веру Христову.
Для этого великая княгиня в 955 году решила сама совершить трудное и опасное путешествие в Царьград, где в это время царствовали императоры Роман и Константин Багрянородный.
Ольга присоединилась к обычному торговому каравану, взяв с собой шестнадцать знатных боярынь своих родственниц и восемнадцать придворных женщин, кроме прочих слуг.
По прибытии в Царьград нашего каравана судов подозрительные греки долго не пускали в город Ольгу и ее приближенных, пока не убедились в цели ее прибытия, и тем даже вызвали ее неудовольствие.
Наконец, 9 сентября, наша княгиня была торжественно принята царями в их великолепном дворце, который строился в течение шестисот лет, еще со времени святого равноапостольного императора Константина Великого.
Когда подъезжаешь к Царьграду от Черного моря, то входишь сначала в морской пролив Босфор, по обеим сторонам которого видны населенные берега. В конце Босфора, направо — длинный морской залив, называемый Золотой Рог. Высокий береговой угол между Босфором и Золотым Рогом и есть место Царьграда. Весь город стоит на семи холмах. Царский двор начинался тогда на самом берегу моря и шел все выше и выше в гору; палаты царские стояли на высоком холме, а против них — тоже на холме — дивный храм Святой Софии — Премудрости Господней. Кругом города, у самой воды, стояли каменные стены с четырехугольными башнями. Подъезжающим путникам из-за стен ближе всего на холме виднелись золотые царские палаты; подле них золотой дворцовый собор, а дальше — тоже палаты и церкви, церкви и палаты, и над ними всеми величественный храм Святой Софии с громадным куполом, как венец всего города. Зрелище было дивное.
Высадившись у входа в царский дворец, великая княгиня Ольга со своими спутниками вступила на великолепный двор, вымощенный мрамором и другим дорогим камнем; на дворе этом стояли огромные, литые из меди статуи знаменитейших императоров и высокие столпы из мрамора. Посередине же помещался огромнейший четырехугольный и сквозной столп, составленный из нескольких столпов и сводов. На нем возвышался большой крест с предстоящими царями Константином и царицей Еленой, взиравшими на восток; такое же изображение креста находилось на особом возвышении к западу от этого огромного сквозного столпа, а к востоку от него помещалась на другом столпе статуя равноапостольного царя Константина с изображением сияния вокруг головы, о котором говорили, что оно сделано из гвоздей, коими был пригвожден к кресту Спаситель. К этому же двору примыкал с одной стороны великолепный царский дворец, а с другой — собор Святой Софии.
Таким образом, на этом дворе княгиня Ольга могла видеть все, чем было сильно и славно Греческое царство. А сильно оно было крепкой верой в заступление Богоматери, Софийский храм которой выдвигался на самую площадь, с особой крестильницей для всех, ищущих Святой Веры. Сильно, славно и победоносно было это царство и Святым Крестом, изображения которого господствовали над площадью. Наконец, славно оно было также первым царем — христианином, святым равноапостольным Константином.
Войдя с этого двора во дворец, великая княгиня вместе со своими спутниками проследовала по многим великолепным палатам, дивно украшенным драгоценными каменьями, золотом и серебром, с затейливыми водоемами, литыми зверями, хитро устроенными часами и золотыми и серебряными органами, которые чудно гудели, когда хоры певчих воспевали славословье императорам. Наконец княгиня Ольга вошла в царскую приемную палату, которая была построена святым равноапостольным Константином и называлась Большой Золотой палатой.
Она имела вид церкви и была расположена от запада к востоку и отличалась особенным великолепием своего убранства. В вышине свода палаты помещалось изображение Господа Вседержителя, сидящего на престоле, а восточная часть палаты была устроена как алтарь, на несколько ступеней выше перед всей остальной палатой, так что туда поднимались по ступеням из зеленого мрамора. Это царское возвышение отделялось от палаты четырьмя столпами, по два с каждой стороны. Между столпами ниспадали дорогие занавеси, закрывавшие в обыкновенное время это царское святилище.
Возле этого места стоял огромный золотой орган, блиставший дорогими каменьями и украшениями и называвшийся царским. В других местах палаты стояли еще два органа — серебряные. В глубине же этого алтаря стоял царский престол — золотой трон, весь усыпанный драгоценными каменьями и называемый Соломоновым престолом по той причине, что он был устроен по образцу престола иудейского царя Соломона, сына Давидова. У престола были ступени, на которых по обеим сторонам лежали золотые львы. Это были чудные львы: в известное время они поднимались на лапы и издавали рев и рыкание, как живые. Сверху у трона сидели две большие золотые птицы, которые тоже, как живые, пели.
Но еще чудеснее было стоявшее неподалеку от трона золотое дерево, тополь, или явор, на котором сидело множество золотых же птиц разной породы, изукрашенных цветными каменьями, которые точно так же в известное время все воспевали, точно живые.
Возле престола возвышался, как знамение победы, огромный золотой крест императора Константина Великого, покрытый драгоценными каменьями. Пониже престола помещались золотые седалища для членов царского дома.
Во время приемов по стенам развешивались царские золотые одеяния и венцы. Ранее прибытия княгини Ольги в Большую Золотую палату в нее проследовал греческий царь, одетый в свой богатейший царский наряд; он с молитвой повергся на землю перед изображением Господа Вседержителя на своде палаты, а затем уселся на Соломоновом троне. В это время вход в палату был закрыт богатыми занавесями. При приближении нашей великой княгини занавеси в дверях поднялись, и придверники с золотыми жезлами в руках пропустили сперва греческих бояр и чиновников по разрядам, причем каждый разряд входил особо и размещался по сторонам палаты.
Напоследок взошла великая княгиня Ольга в сопровождении шести русских княгинь и восемнадцати боярынь.
Увидев царя, она приостановилась. В это время заиграли органы и трубы. Затем один из старших греческих сановников спросил ее о здоровье, а два золотые льва Соломонова трона вдруг заревели, птицы же на троне и на деревьях засвистали разными голосами; при этом львы на ступенях трона поднялись также на задние лапы.
После этого императору были поднесены русские дары — дорогие собольи меха, и Ольга вступила с ним в беседу.
Когда княгиня, поговоривши с царем, стала выходить из палаты, то снова заиграли органы, послышался львиный рев, засвистали птицы, и звери также двигались на ступенях трона. От царя Ольга проследовала по дивным палатам в приемную к императрице, которая также приветствовала ее со своего трона, а затем просила Ольгу пройти в священную царскую спальню, куда прибыл и царь; здесь царь с царицей и наша княгиня беседовали уже по-домашнему.
После этой домашней беседы в тот же день состоялся и торжественный обед в честь русской великой княгини.
Во время этого обеда два хора соборных певчих, от церкви Святых Апостолов и от Святой Софии, воспевали гимны в честь императорской семьи, и тут же разыгрывались разные представления, состоявшие из плясок и других игр. Действие открывалось гимном:
“Ныне давший власть в руки твои Бог поставил тебя самодержцем и владыкою! Великий Архистратиг, сошед с неба, отверз пред лицом твоим врата царства! Мир, поверженный под скипетр десницы твоей, благодарит Господа, благоизволившего о тебе, государь! Он чтит тебя, благочестивого императора, владыку и правителя!” Затем следовала пляска, после хоровые песни, и так продолжалось до конца обеда.
По окончании стола в покоях царицы было приготовлено послеобеденное угощенье на небольшом золотом столике в золотых тарелках и блюдах, осыпанных дорогими каменьями. Здесь сидели по своим местам цари Константин Багрянородный и другой царь — его сын Роман, царские дети, невестки царя и русская княгиня.
Затем княгине Ольге были поднесены подарки на золотом, осыпанном драгоценными каменьями блюде. Одарены были также и все ее приближенные.
По рассказу нашего летописца, один из греческих царей, восхищенный умом Ольги, сказал ей: “Подобает тебе царствовать в этом граде с нами”. Но наша мудрая княгиня, уразумев, чего желает царь, ответила ему: “Я ведь язычница. Если хочешь, то крести меня сам, иначе не крещуся”. Тогда царь поручил ее патриарху Полиевкту, который, наставив в учении Христовой веры, крестил ее вместе с царем, причем после крещения Полиевкт благословил ее словами: “Благословенна ты между женами русскими, что возлюбила свет и отвергла мрак; и будут тебя благословлять сыны русские до скончания их рода”. Потом патриарх преподал ей наставления о церковном уставе, о молитве, о посте, о милостыне, о чистоте телесной. Она стояла с наклоненной головой и внимательно слушала его, а затем промолвила: “Твоими молитвами да сохранит меня Господь от всякой неприязненной сети”. После этого царь объявил ей, что хочет взять ее себе в жены. “Как же ты хочешь меня взять, ведь ты крестил меня и нарек дочерью, а у христиан такого закона нет”,— ответила Ольга. “Переклюкала (перехитрила) ты меня, Ольга!” — воскликнул на это недогадливый царь.
В воскресенье, 18 октября, Ольга вторично была торжественно принята царями и царицей, одарена подарками и стала сбираться затем в Киев. Перед самым своим отъездом она была у патриарха для испрошения благословения и говорила ему: “Народ мой и сын мой — язычники; когда б Бог соблюл меня от всякого зла”.— “Чадо верное,— отвечал ей патриарх,— крестясь во Христа, ты облеклась в Христа; Он сохранит тебя”. Затем патриарх дал на благословение Ольге крест, который долго сохранялся в Киеве и после нее.
Прибывши в Киев, Ольга привезла с собой несколько умных священников и построила деревянный храм Святой Софии; он был украшен иконами, присланными ей патриархом.
Вместе с Ольгой возвратились в Киев и ее спутницы, из которых многие, несомненно, тоже крестились со своей великой княгиней. Величие и чистота новой веры и христианская жизнь, виденные ими в Царьграде, конечно, произвели большой переворот в их душах. Они стали влиять на своих близких, чтобы те оставили язычество и приняли крещение. Особенно старалась Ольга, чтобы ее сын Святослав принял христианство. Но Святослав отвечал на это матери: “Как я приму один новый закон; дружина моя будет смеяться надо мной!” И действительно, дружина его не только смеялась над переходившими в христианство, но иногда и грубо оскорбляла их. Все это глубоко огорчало великую княгиню.
Однако недалеко уже было то время, когда надлежало озариться всей русской земле Святой Христовой Верой.
После своего крещения великая княгиня прожила еще двенадцать лет, в течение которых посетила свою родину. Там, обозревая местность нынешнего Пскова и стоя на берегу реки Великой, где тогда был густой лес и многие дубравы, она увидела три светоносные луча, как бы падающие с неба на крутой противоположный берег. Равноапостольная княгиня водрузила крест на этом месте и предрекла, что здесь будет храм Святой Троицы и воздвигнется великий и славный город. На месте, где стояла великая княгиня, ныне устроена часовня, при которой имеется источник с целебной водой.
Буйств, бесчинств (Прим автора)
Языческие поминки
* Так называли армяне русских (Прим автора).
<< ВТОРАЯ ГЛАВА |