На землю Русскую явился
Монгол, безбожный хан Батый.
С нас дань он брать приноровился,
С войной пришел, проклятый дый.1

В Воронеже засел с ордою
Батый, сей вероломный хан.
Рязань оставил он в покое,
И князь уверовал в обман:

Пришел с мольбами и с дарами,
И лживый хан их получил,
Но вскоре с вражьими войсками
Людей рязанских умертвил.

А некий из вельмож рязанских,
Евпатий Львович Коловрат,
Пошел на ворогов казанских,
Хоть больше было их в сто крат.

Но не успел в Рязань Евпатий:
Татары все уже пожгли.
Не видно было и распятий –
И церкви тоже разнесли.

Собрал дружину небольшую –
Семнадцать сотен человек.
И, не раздумывая всуе,
Он за татарами побег.

Их бил Евпатий так нещадно,
Никто не видывал вовек;
Мечей он затупил изрядно –
И потерял пять человек!

Татары тех людей пленили,
И стал Батый их вопрошать.
“А мы Евпатию служили,
Тебя с Руси хотим изгнать”.

Тут вышел Хостоврул могучий,
Хотел Евпатия разбить,
В бою же пал. То был не случай,
Не смог богатыря срубить.

Татары испугались и решили
Евпатия камнями закидать.
И русского богатыря убили.
Не смог он с пороками2 совладать.

Века стоит великая Россия,
И мощь её крепчает с каждым днем.
А тем, кто наподобие Батыя,
Отпор дадим огнем мы и мечом.

1Дый (др.-слав.) – Дьявол.
2Порок (др.-слав.) – камнемет, баллиста.

Ярополк

Гамаюн

Мудра Велеса птица вещая,
На ветвях сидит ясен говорун,
С пробужденьем дня дива певчая
Вестью одари, песня – Гамаюн.

Нет пускай красы белокурых дев,
Не с истомой их, сладкогласною,
Расскажи про свет, свой куплет напев,
Да глаголь добро седовласому.

Ты, Боян – певун, родич Велеса,
На восходе солнц поделись быльём
Гуслей звон в раю сказом стелется,
Распалив сердца ведовским огнём.

Напоите вы внуков брагою
Красоты легенд да богов судьбы,
Пусть героев честь жизни влагою
По Земле течёт супротив вины.

О чудовищах, о границах Тьмы,
Ты поведай, дочь, что мудрей сестриц,
Про небес чертог и шаги весны
Засвистит струной перебор десниц.

Дух Светогора

Предок великий мифической были,
Древней прародины вечный хранитель,
Ты расскажи, куда чада уплыли,
Сон свой поведай, скиталец – воитель.

В сказах остался могучего рода
Волот – владыка Мудрейшей из силы,
Дареной бездной небесного свода,
Встанешь ещё из вселенской Могилы.

Меч богатырский тяжёлой рукою
Выше подымешь, чем Светлые горы,
Тяга земная – праматерь герою
Волю подарит душе Светогора.

Странник один на извечной заставе,
Встань, пробудись от туманной дремоты,
Молодцев рати, идущие к Славе,
Ждут, чтоб отверзлись им силы ворота.

Дар вековой – воля к подвигам знатным,
Меч, да украсит их белую длань,
Снова сияние стали булатной
Светом Иного, поправшее грань.

Грань меж мирами в судьбе исполина,
Видит дозорный на чудном коне,
Хмурая ныне отчизны картина,
Вторя безмолвной сестрице – луне.

Встань, Светогор, доставай из кармана
Нам на подмогу всю мощь от корней,
Меч наших предков сквозь годы дурмана
В руки вложи своих богатырей.

Храбрец

В дальней стороне жил один храбрец,
Не боялся он ни огня, ни стали.
Говорил ему старый волхв - мудрец,
Что таких главы многих наземь пали.

Но не слушал тот, лишь свой меч точил
И сквозь бури в ночь уходил вперёд,
На дороге сей сколько ж нужно сил,
Широка душа его в путь зовёт.

Каждый вслед твердил, мол, поляжет он
В земле вражеской, их пугающей,
Но не робок парень, слышал гуслей звон,
Для героя с неба песнь играющих.

Молодым ушёл в славен битвы час,
Жёг огонь его, поедал врагов,
Но и смерти зоркий смотрит в поле глаз,
Отправляя в мир бесконечных снов.

Пал храбрец в бою, от того чиста
Совесть верная, любовь яркая,
И сидели тихо все вокруг костра,
И никто не вскинул в небо чаркою.

Речка – Реченька

Вьёшься куда ты печальною нитью,
Словно струишься из прошлого чуда,
Крови сердец твоей чаши распитие,
Главы склонились, а боль та откуда…

Древних героев как ты принимала,
С ними ушли их бессмертные боги,
Вечная память на дно оседала,
Ты унесла их тела за пороги.

Алая влага ли русло родила
Та, что осталась в былинах и песнях,
Кто уплывал, кого небо простило,
Кто, бросив меч, удаляется с честью.

Кто свои раны омыл сей водою,
Кто не добрался до берега счастья,
Ты всё укрыла резною волною,
Стары миры здесь в невидимой власти.

Пересиливая Смерть

Среди марева копий и щитов
Пролегал их вечный, жизненный путь,
И рассвет будил с рычаньем боевых рогов,
Льда дыхание почувствуем когда-нибудь.

Они пили кровь, как будто то была вода,
Меч с рождения указывал им на судьбу,
Путеводная вела через борьбу звезда,
Сколько сотен лет в пылающем огнём аду.

Не сломиться, не упасть и не свернуть с пути,
Проклиная боль, шагать вперёд, что будет сил,
Разрывая криком небо, через Смерть идти,
Волоча клинок, туда, где в бубен Рок забил.

В землю втаптывая грязь врагов,
Не склониться, не отдаться в цепи рабства,
Север, их отец, не стань к сынам суров,
Вы, боги, в помощь им секирами бунтарства.

Воев длани, как наследие Перуна,
За оружие берутся, словно встарь,
Им кузнец – колдун начертит свои руны,
Деве битвы сечей станет злой алтарь.

Всегда бились, бьются, будут ещё биться
Белы витязи из северных лесов,
Ты, валькирия, им дай воды напиться,
Унеси погибших к миру сладких снов.

Сам Великий заповедал быть сильнее,
Мировую ось хватая, словно жердь,
Сквозь века железным маршем, строй ровнее,
Идут к выси, пересиливая Смерть.

***

В невидимых молниях чащ
Стоит ворожбою Судьба,
Из старых порезов сочась
Горит на безмолвных снегах.
И локон пшеничных волос
Волною парит среди дня,
Но он вороной, как мороз,
В ночи на немых пустырях.
Лишь только в глазах синевы
Плещется мёртвый покой,
Боль юности лезвием мглы
В лес чёрный ведёт за собой.
Она обнимает луну,
Своих презирая сынов,
Богам изрекая хвалу,
Взойти на поленья костров.
В преданиях скованы мы,
Смолой истекая, сосновой,
Но в солнца лучах не видны
Призраки древнего слова.
В огне Суденицы стоят,
Что ветра дыханию внемлют,
Застывшие ветки шумят,
В их песнях величие дремлет.
Всё ярче бушует капель,
В зубах истязания плеть,
Печаль не растопит свирель,
Князь падших не даст умереть.
Но наузы в гневе прокляв,
Испить из могучего рога,
Слёз осушая моря,
Стать вестником Чёрного Бога.

Кострома да Купала

Влагою живой да святым огнём
Породила ночь сей недобрый сказ,
Мира вещих птиц криком наречён
Или бога Тьмы искрой навьих глаз.

Нитью матери так завязано,
Когда белый свет на покой пойдёт,
И венками дев путь указанный
Пламя двух сердец за кручиной ждёт.

Как на дубе том голоса беды
Красоты сестёр разлучали вас,
За рекой тоски океан забыт
Козней Мудрого за гордыни пляс.

Мила девушка, плеть пахучих трав
Оброни к судьбе, что любовь пленит,
А светила луч повернёт, устав,
Ночь короткая на кострах сгорит.

Любопытен взор и обманчив он,
Лодочка плывёт в царстве тёмных сил,
Друг без друга жить, словно смерти стон,
Но забыл ты всё или не спросил.

Зазвенит роса слёз Купальницы,
Нежность страсти их опечалилась,
По огню душа в Навь пускается –
Горьки те цветы, что венчали нас.

Ты плыви, краса, по воде речной,
В чёрном озере утопай, любовь,
Не забудется поцелуй ночной,
На лугах средь рощ встретимся мы вновь.

Рось

В лучинах изнеженных вод,
У камня на лунной траве
Отыщешь в сокровищах род
Да зори в небесном вине.

В ручьях не игралась она,
И пут одеяний не зная
Плывёт в тени ночи одна,
Зарницы огонь призывая.

Прядь золота гребнем тиши
Раскинет по белому телу,
О звёздах ты ей расскажи
И крыльях любви своей смелой.

Родится под солнцем реки
Наследие, волю исполнив,
Былой красоты угольки
Пылают, ты их только помни.

Яга

В болоте корявые пальцы ветвей,
Чахнет над ним обездоленный месяц,
Блеск в черепах негасимых огней,
Старая ведьма стоит, взор повесив.

Холодом веет земля перемен,
Всякий туда не отыщет пути,
В призраке хвойных, изменчивых стен
Стон этой воли свечой освяти.

Птицами ночи объяла Зарю,
Им не пройти через камни холмов,
Грозами неба звезду напою
Ту, что ведёт через стрелы ветров.

Ищущий пусть обретёт, что искал,
Если осилит дорогу ночную,
Жизни клубок в темноте потерял,
Верно, и нить не возьму уж иную.

А смех твой летит из-за чёрных зубов,
Ему вторит всё, что главу окружило,
И воды шумят за коврами лесов,
И рана в груди за лета не зажила.

Многих тропа не приводит в твой дом,
Словно печать древней родины мёртвой,
Видят они ужасающий сон,
Где их следы незатейливо стёрты.

В жилах течёт ледяная мораль,
Сердце стучит топором дровосека,
В очи твои заглянуть мне не жаль,
Там нет скупой красоты человека.

В болоте корявые пальцы ветвей,
Чахнет над ним обездоленный месяц,
Сынов – дураков и богатых царей
Тысячи судеб стоят, взор повесив.

Бывает, сходятся лавины,
Сорвавшиеся вдруг,
На дне разбуженной долины
Сметая всё вокруг.

В глазах войны, гигантской драки,
Смертельная тоска.
Вот, разогнав коней в атаке,
Сшибаются войска.

Одно мгновение решает,
Пришло ли время тьмы,
И гром удара заглушает
Все прочие шумы.

Здесь всё быстрее, чем на марше.
И выдох – будто крик.
В бою он часто самый страшный,
Тот самый первый миг.

Железо здесь играет с кровью,
И все – его рабы,
И виснут лошади на копьях,
Взлетая на дыбы.

Дрожит стрела под самой грудью,
Как пламя у свечи,
Летят подброшенные люди
Из сёдел на мечи,

И чьи-то головы, вращаясь,
Над гривами летят,
С телами бренными прощаясь,
Растерянно глядят.

И Азраил взлетает тоже,
Как ночи полоса.
Смыкают те, кто помоложе
От ужаса глаза.

Над неподвижными телами –
Эпоха темноты,
Что вмиг застывшими валами
Отметила фронты.

И стонет сталь доспехов крепких.
И – крови фейерверк.
И копий сломанные древки
Выстреливают вверх.

И многим кажется, как будто,
К закату день идёт,
Но только первая секунда
Открыла бою счёт.

***

Им не покажется мало.
Каждого видит война.
Их навсегда повязала
Грозная Рень Перуна.

Это плохая примета.
Труден был южный поход.
Вьётся по скользкому ветру
Полуметровый хохол.

Свёрнуто знамя рарога.
Воин в походе ослаб.
Чувствует в сердце тревогу
Русский каган Святослав.

Нет уже ловкости тигра.
Нету поддержки страны.
Ловко освоил противник
Злую науку войны,

Быстро сумел разобраться
В чёрной её красоте
«Тот, кого надо бояться»
Гордый кангар Куркутэ.

Вот он: над низким курганом
Узкий полощется флаг,
Пляшет как пламя под ханом
Чёрный степной аргамак.

Высветил бороду отсвет
Стылых осенних костров.
Хан никогда не попросит
Милости южных ветров.

Но печенег не смеётся,
Щурится взором лисы,
А за спиной его вьётся
Русая плётка косы.

Дважды в бою не ударит
Этот коварный кангар.
Только смертельным бывает
Волка степного удар.

Партия вышла красивой.
Сразу и шах и гарде.
Это достойный противник –
Умный джабгуд Куркутэ...

Летопись зла в выраженьях
И к Святославу строга:
Первым своим пораженьем
Он обессмертил врага.

***

на гибель Святослава

Они стоят к реке спиною,
Мечи сияют, как вода,
А над днепровскою волною
Звенит кровавая страда.

Идут кангары в тёмных латах,
Сжимают узкое кольцо.
И вот уже погибель рядом
Открыла строгое лицо.

Так смерть живёт в пустых глазницах,
В оскале мёртвых челюстей,
Как потемнели страшно лица
Тех несгибаемых людей.

Клинок сверкнёт и панцирь встретит,
Всё как всегда, не в первый раз.
Пока никто и не заметил –
У них уже не стало глаз.

И крах ударится под череп,
Рванётся, словно женский крик,
И птицей раненой поверит
Душа, что пробил этот миг.

Знамёна красные поникнут,
Ведь печенегам нет числа,
И скоро русские погибнут,
Падёт великий Святослав.

Куркутом будет обезглавлен,
Враги его не пощадят,
Но он победами прославлен,
А в пораженьи будет свят.

Он будет чтим во всём народе
Пока сердца ещё стучат,
Как образцовый полководец,
Как гордость русского меча.

СВЯТОСЛАВ И ЧМУШК

Снова слова без толку,
Снова пустая блажь.
Мы не уйдём надолго:
Берег вот этот – наш.

Ишь ты, какой холёный…
Что-то он там пищит?
Помнит отца знамёна,
Дядьки Олега щит.

Наша война недаром
Кровью вросла в поля.
Я теперь князь болгарам.
Это – моя земля.

Весь разодет, как кукла,
Впору в гарем бросать.
Что ты, армянчик смуглый,
Пыжишься мне сказать?

Где же твоя подружка,
Анастасó твоя?
Зря ты не с нею, Чмушка.
Здесь не твоя ладья.

Видишь, как это просто –
Русский живёт верней.
Слышишь, трепещет воздух
Блеском живых теней?

Это – Асмунд с Икмором.
Это – моя семья.
Небо их душам впору.
Эта страна – моя.

СВЯТОСЛАВ В БОЮ

Вот так – отличная работа! –
Их кровь смешается с землёй:
В одно движенье с разворота
Плеснуло лезвие петлёй.

Один твой взмах – и двое мёртвых.
И вновь удар наискосок –
Покамест те клонились в сёдлах,
Ты срезал третьему висок.

А вот – четвёртому могила,
И сразу пятый вслед за ним.
Нарушен строй наскоком с тыла,
Но не поможет это им.

Прямой прорыв клибанофора,
Но мимо бьёт его копьё, –
И над кольчугой прямо в горло
Ромея жалит остриё.

Ещё замах – и снова в свилю,
А твой бросок всё так же лих.
Им не откажешь в жёсткой силе,
Но нету дерзости у них.

С оттяжкой – нам не надо пленных –
Сверкает лезвие, звеня;
У них и выучка отменна,
Но нет в груди того огня.

И вдруг – короткий свет объемлет.
И ветру не было конца.
И тьма. И бьют копыта землю
Почти у самого лица.

Твой меч по-прежнему в ладони.
И руки здесь твои нужны.
И вот уже на копья поднят
Араб, напавший со спины.

И вновь – секущим с разворота,
И строй сомкнуть почти смогли,
И враг – какой он там по счёту? –
Уже валяется в пыли.

Стрибожьей ярости кипенье
Не возникает подобру;
Кольчуг разорванные звенья
И искры крови на ветру.

Ну, что ж, нажмём ещё, ребята!
Бей от души, а не на счёт!
Пускай считает император,
А то у них недоучёт.

УТРО ПСОВОГО ЛАЯ

Мне самому себя не обмануть:
Я не ищу ни доли, ни недоли;
Мне просто страшно взять и отряхнуть
Империей навязанную волю.

Рычим мы, подвывая и хрипя,
Коней витыми плётками бичуя,
Вгоняя злобой в бешенство себя
И ужаса клешни почти не чуя.

Невыносимо страшно умирать.
И я гляжу собакой исподлобья.
Ну почему я должен выбирать
Себе на смерть удавку или копья?

И жизнью мне дарованной – одной! –
Размазаться готовлюсь по грязи я,
И неуютно мне, что за спиной
Моей всегда стоят алан-арсии.

Хрипят карнаи. Сотники кричат.
Что происходит, я не понимаю,
Но пальцами царапаю колчан
И цеп рукой потеющей сжимаю.

Я чувствую – торчат мои клыки
По-волчьи или даже по-кабаньи.
А вот они – идут уже враги,
Которым нас отдали на закланье.

Ещё немного – и уже пора.
Ещё чуть-чуть, и бой уже начнётся,
И псовый лай, начавшийся с утра,
Захлёбываясь кровью, оборвётся.

И вот мелькнула первая стрела.
Взыграл металл – недолго и оглохнуть.
Ну что ты мне, Хазария, дала,
Чтоб за тебя старательно подохнуть?

Ну, до чего же страшно умирать.
Ну, до чего же жить ещё охота!
Ну почему я должен выбирать
Кровавую и грязную работу?!

Сквозь этот лай я плачу и молюсь,
И сквозь молитву я визжу и лаю –
Да потому, что смерти я боюсь
И ни за что сражаться не желаю.

***

Уже окончены сраженья,
Победа русская везде.
Славянских лодий отраженья
Дрожат на медленной воде.

Сошла хазарская отрава.
На исстрадавшейся земле –
Червонный парус Святослава,
Гепард у судна на челе.

Под алым знаменем Рарога
Живая сталь его полков,
И князя чтят за полубога
Тумены гордых степняков.

Да. Он воистину Великий:
Престол Хазарии в песке,
А камни красные Камлыка
Стянуло илом на реке.

Он бил жестоко и умело,
Расплющил гадину ногой.
И даже имя Итиль-кела
Изгнал из памяти людской.

И пентаграммы Соломона
Разбиты в мелкую щепу,
Щиты – зубцы его короны –
Делили общую судьбу.

Судьбу колонии крысиной,
Что Волгу гноем залила.
Власть шад-хазара и раввина
Вонючей жижей истекла.

Бежали прочь чужие боги,
Как сажа рухнула в трубу,
И рассыпались синагоги
Подобно дымному грибу.

И лопнул после поражений
Их рахдонитовый паук.
В Степи не стало унижений,
А Русь избавилась от мук.

Живут свободными народы,
А на прибрежной полосе
Сиянье нового восхода
Ласкает листья на лозе.

ВИТЯЗЬ НА РАСПУТЬЕ

Он во чистом поле.
Грает вороньё.
Преклонилось долу
Тонкое копьё.

Пережил он многих,
Меч в бою тупя.
Камень на дороге.
Думы про себя.

– Помню я набегов
Тягостный удел.
Дерзких печенегов
Дикий беспредел.

Помню вечер давний,
Горенку свою.
Пред горючим камнем
Снова я стою.

Ворон встрепенётся.
Дёрнет головой –
Конь не шелохнётся,
Словно неживой.

А по камню всюду
Строчек городьба.
Ждёт своей минуты
Чёрная судьба.

Как ни повернёшься –
Надо ж так суметь! –
С жизнью расстаёшься,
А встречаешь – смерть.

Сгинешь, рад стараться.
А в дому одна
Будет убиваться
Горлинка-жена.

Прямо, только прямо
Направляй коня.
Ну, давай, буланый,
Выноси меня!

ЗВЕРСКИМ НРАВОМ ЖИВЫЙ

Тебе зачтётся, книжник лживый,
Чем душу ты свою спасал.
Ведь помнишь: «Зверским нравом живый», –
Ты про героя написал.

Но ты злорадствуешь напрасно,
Келейный вымученный «брат»,
Живущий от «Екклесиаста»
До «Аристотелевых врат».

Твоя гниющая отрава
Переживётся, отболит,
Слетит с «могилы» Святослава –
Так ветер истины велит.

Беда ли в том, что я, ничтожный,
Скриплю зубами по ночам?
Я тоже был неосторожным
И слишком верил палачам.

Но перед призраком наживы
Я никогда не трепещу.
Я тоже зверским нравом живый
И честной гибели ищу.

Рогдай Росомаха

Ну вот наконец-то! Мне удалось выбраться из скучного города на свежий воздух.
Началось всё с того, что мне друзья предложили съездить с ними отдохнуть на море, пожить пару дней на берегу. Я с радостью согласился.
Каково было моё удивление, когда мы приехали, и я увидел здоровенный маяк, который ещё в девятом веке помогал кораблям не сбиваться с пути. Нас встретила пожилая женщина, которая была смотрительницей маяка. Она вежливо поздоровалась и показала нам домик, в котором мы можем пару дней пожить. Это был старый деревянный дом с маленькой комнаткой и кухней. Через стены был слышен шум морских волн. Мне не терпелось поздороваться с морем, и я побежал, как к старому другу, которого давно не видел. Хотел обнять, поцеловать и расспросить обо всех событиях случившихся пока я отсутствовал.
Белые пенящиеся волны с плеском выкатывались на берег, заглушая печальные стоны чаек. Я присел на какой-то пенёк, выброшенный морем на берег, и стал думать. Никто мне не мешал, я сидел и любовался пеной, волнами, морем, мимо пролетавшими и что-то кричавшими мне чайками. Сначала я подумал, что они со мной здороваются и даже крикнул: «Здорова пернатые!» - но потом я присмотрелся и увидел то, что меня ещё больше поразило. Птицы здороваются с морем, они радуются, когда какая-нибудь волна окатит их своими брызгами. Я смотрел и удивлялся им. Как можно радоваться тому, что тебя обливают мокрой, холодной водой?
Но вдруг в меня упёрся чей-то мокрый, холодный нос. От испуга я вздрогнул, потом оглянулся и увидел рыжую с белыми пятнами собаку. Это был Боцман, пёс смотрительницы маяка. Он смотрел на меня своими большими собачьими глазами и, будто играясь, махал хвостом. В его глазах было столько радости и веселья!
Боцман, будто бы зная, что я приеду, держал в зубах палку. Я сразу догадался, что он хочет. Взял из его пасти палку и кинул её на песчаные дюны. Он, с быстротой ветра, кинулся за ней и поймав на лету принёс её мне. Я опять кинул палку, и пёс опять принёс её мне. Так мы играли примерно час. Потом нас позвали обедать. Боцмана ждала уха в собачей миске, а мне пришлось довольствоваться походным пайком. После обеда я заметил, как Боцман разговаривает со старым капитаном куриного отряда Петей. Они обсуждали какие-то важные проблемы, а подчиненные, проходившие мимо, поддакивая им. Я решил не встревать в их разговор и направился к лесу. Перейдя чуть дальше, за дюнами, я увидел высокую сухую траву, оставшуюся с прошлого года, а там, вдали стояли два можжевельника одного роста со мной, а может и немного выше. Я подошёл к ним и ласково поздоровался. Они мне не ответили, но тоже ласково улыбнулись и нежно помахали прошлогодними ягодами. Местность была глухая - за 30 км не было ни единой человеческой души. Первый раз я почувствовал, что природа рада меня видеть. Маленькие сосёнки распушили свои зелёные иголочки и, как девушки-модницы, заиграли со мной. Цветочки, только-только пробившиеся сквозь песчаные дюны, приветствовали меня своими нежными лепестками. Разного вида и размера пташки перелетали с ветки на ветку. Они будто играли со мной в прятки. «Чирик-чирик» - послышалось где-то наверху. «Возможно, там - на верхушке сосны?» «Нет! Здесь, на опушке где-то в траве». «Каррр!» - грозно прозвучало с песчаного берега, и ввысь поднялись два чёрных ворона. Я засмотрелся на этих братьев в чёрных костюмах. «Ой!» - что-то свалилось с верхушки сосны, «Кто хулиганит?»- спросил я. Подняв голову вверх, я увидел двух белочек. Распушив хвосты, они сидели на самой верхушке и хихикали. Я не обиделся, а был счастлив. Счастлив, что могу побродить по чистому лесу. Был безумно счастлив, даже после того, как меня обстреляли шишками и испугали гневным «каррр`ом». Я влюбился в эти места, в этих белок, в братьев воронов, в траву и цветы. Я подошёл к краю обрыва, внизу плескались волны, вверху кружили чайки. Я сел, скрестив ноги «по-турецки», достал из кармана варганчик и начал играть. Сами собой закрылись глаза, отключилось сознание. Я впал в глубокоё забытьё. Было лишь слышно как колотится сердце. От его стука будто бы сотрясалось всё мирозданье. Шелест травы и шум моря постепенно успокаивал моё сердце, и я засыпал.
Вижу сон: будто бы давным-давно в этих краях жили две семьи. Отцы ходили на шлюпках ловить рыбу, а матери оставались смотреть за детьми. Детей было четверо и все только дочери. Семьи были настолько близки, что девочки друг дружку считали сестрёнками. Однажды, к пахнущим рыбой домам подошёл красивый корабль. Корабль был двухдечным, с деревянной обшивкой. Он отличался от линейных кораблей более ранней постройкой. Бак и шканцы были сделаны без прежних возвышений и имели общую палубу. На баке размещалась фолк-мачта, якорный шпиль, люк с трапом и вентиляционные решётки верхних помещений. Под букшпритом на гнявдигеде была поясная фигура женщины-богини, выполненная из дерева и покрытая позолотой. Паруса белые, метров двадцать в длину, а на борту красавец капитан. Он попросил ночлега. Его пустили. Девчонки, увидев стройного, высокого, длинноволосого капитана, влюбились в него. Подбежали. Стали с порога расспрашивать, где он был, что видел. Капитан рассказывал девчонкам свои истории до поздней ночи. Рано утром он уплыл на своём судёнышке далеко – далеко, оставив лишь четыре расписных шёлковых платка и мешочек с серебром. Три красавицы быстро забыли его, лишь одна всё ходила, сжимая в руках шёлковый платок.
Однажды, разразился сильный шторм. Волны доходили до самых сосен и оголяли их корни, отступая, уносили с собой тонны песка. Одна сестрица сидела в маленьком домике на берегу грозного моря и плакала, прося Ния сжалиться над её капитаном и не топить его судно. Море ей показало картину – счастливого капитана рядом жену красавицу. Плывут они по грозному синему морю, и волны бьются об борт, а ветер рвёт паруса и ломает мачты. Взмолилась девушка, - «Море, милое море, пожалей, не топи, любимого». Отвечало ей море - «Зачем он тебе? У него ведь жена, ты поищи, ведь найдёшь себе жениха». Девушка молвила, – «Люблю я его, и другого жениха мне не надо». «Будь, по-твоему»! – сказало море. Наутро море подошло так близко, что смыло тот маленький домик, в котором сидела сестрица, и унесло его в свои глубины, оставив лишь кусок янтаря.
Я проснулся. Начал размышлять. Наверно, этим море спасло её от безответной любви. Наверно, спасло и того капитана, который так и не узнает кому он обязан жизнью. Наверно, и сейчас так море поступает с девушками, страдающими от неразделённой любви.
Солнце уже заходило за горизонт. Где-то вдали я увидел развалины старого домика, стоящего на берегу. «Наверно, - подумал я, - это море забрало бедную страдалицу». Подошел поближе и увидел, как что-то светится в лучах заходящего солнца. Это был янтарик. Я взял его в руки, прижал к сердцу и почувствовал любовь, исходящую от него. Я стоял на берегу, слушая тишину, которую изредка нарушал всплеск подошедшей волны, и смотрел, как алый шарик погружается под воду. Я ещё долго вглядывался в чёрное море, любуясь белой пеной, которая билась о камни и бежала на берег.
Вот уже зажёгся маяк: жёлтый лучик бегал по кругу, направляя корабли на правильный путь. Решив, что уже слишком поздно, я поспешил к своему домику вблизи маяка.
Возле дома горел костёр и рядом с ним сидели мои друзья. Я подошёл к ним, спросил нравиться ли им здесь? Все сказали, что место замечательное.
Минут через 15 все пошли спать, остался лишь я. Мне жутко захотелось есть, и я решил поджарить колбаски. Как я только нацепил одну на шпажку, ко мне тут же подошёл большой кот. В зубах у него была рыбка. Он давно питался одной морской рыбой и предлагал мне обмен – рыбу на колбасу. Я снял колбаску со шпажки и отдал коту. Котяра с большим аппетитом слопал её, потом облизнулся, показал мне на рыбу, спрашивая: «А ты не хочешь?» Я покачал головой, дал знать, что не хочу. Котик мигом доел и рыбёшку. Потом прыгнул ко мне на колени и стал мурлыкать. «Мур, мур», - послышалось мне где-то вдалеке. Это подошли ещё два таких же кота. Их я тоже угостил колбаской. Вот уже все трое устроились на моих коленях. Все были довольны, только я злобно смотрел на пустой пакет. «Что ж, - подумал я, - видно не судьба мне сегодня полакомиться колбаской!». Сидя у костра, со всей троицей на коленях, я впал в раздумье.
Мне представилась такая же тёмная ночь возле огромного маяка только много-много лет назад. Я уже не скажу точно. Лёгкий ветерок переходил в шторм, всё громче и громче слышался шум моря и, только жёлтый лучик света придавал какую-то непонятную радость моему сердцу. Мне вдруг показался корабль, который я уже где-то видел. «Да! Это же корабль того капитана из моего сна. А с ним ещё десяток таких же. Что они здесь забыли? Может они сбились с курса? Нет! Видно они просто устали и решили отдохнуть. Да! Вот он, тот капитан, спускается на берег вместе с красивой девушкой. Значит и правда, море его помиловало!» Я пригляделся – мои коты были уже у его ног. «Вот подхалимы!»,- подумал я. Сразу втроём они запрыгнули той девушке на руки. Она их бережно поймала и сказала: «Вы мои милые, соскучились наверно?» Коты муркнули в знак согласия. Я смотрел эту сцену и не понимал, зачем продолжается этот непонятный сон? Потом я увидел, как два молодых матроса спустили на берег девушку. Это была та самая девушка, которая просила море спасти капитана. Я радостно крикнул: «Ура! Любовь победила!» Но меня никто не услышал. Я смотрел, думая, что же будет дальше? Высокий блондин - матрос взял её на руки и отнёс в тот самый домик, в котором мы остановились. Он положил её в кровать, сел рядом и долго смотрел на неё. От его взгляда она ожила, открыла глаза и спросила:
-Где я?
-Ты в домике смотрителя маяка, - ответил моряк.
-А ты смотритель?
-Нет, я моряк, я спас тебя, когда ты тонула.
По его голосу было видно, что она ему небезразлична. У девушки в глазах было тоже что-то такое, что заставляла матроса улыбаться. Девушка долго расспрашивала, как выглядит его судно, как выглядит капитан. В это время в домик зашёл и сам капитан, а с ним была его красавица.
- Не у тебя ли я останавливался на ночь? – спросил капитан.
- У меня, - робко ответила девушка.
Матрос смотрел то на девушку, то на капитана. В его глазах чувствовалась ревность и недоумение. Девушка была рада видеть капитана живого и счастливого, но уже смотрела на него как то по-иному. У неё, не было искры в глазах, и не была видна её любовь. Я не знаю, что произошло с девушкой, когда она находилась в море, но эта была уже другая она. Счастливая. Она нашла своё счастье. Счастьем был не капитан, а молодой юнга, который её спас.
Все-таки Вселенная не терпит страданий, она не заставляет человека страдать понапрасну. Быть может, эта девушка не встретила бы своего юнгу не плача по капитану.
Я не заметил, как прошла ночь. Вот уже небо запестрело синевой и маленькими белыми тучками. Море шумело. Белая пена летела клочьями на берег. Маяк играл своим лучиком. Медленно просыпалось солнце.
Я спустился на берег, и меня сразу засыпало песком, который так ловко слетал с небольших камней и летел туда, куда нёс его ветер. На берегу оставались лишь камни, которые напоминали искусно выложенную тропинку. Птицы всё так же летали над волнами и что-то кричали.
Вот маленький воробушек. Как он борется с огромной силой, которая так и качает его по берегу. Но он не сдался, а схватил с земли бедолагу - червячка и полетел в лес. Я поспешил за ним.
Зашёл в лес и попал на какое-то собрание зверей и птиц. Мой воробей сидел на пеньке зажав в клюве червячка. Наверно, этим он хотел доказать, что хоть он и маленький, но даже в очень страшную бурю может достать себе пропитание. Вокруг него сидели два моих знакомых ворона, и пять белок. Я присел за огромным можжевеловым кустом и следил за происходящим. Вот появился первый лучик солнца, который осветил верхушки сосен. Лучик бережно, будто здороваясь, пощекотал по лицу. Звери встрепенулись и побежали куда-то вглубь, а птицы, сидевшие на верхушках деревьев, тоже понеслись куда-то.
Я то же пошёл за ними. И вдруг - «Что это? Снег? Посреди леса?» Я подошёл поближе. «Нет! Это цветущий сад!» Яблони, вишни ещё какие-то кустики. От их белых цветов отражались лучи и слепили меня. Деревья словно горели бархатным снегом. Птицы радостно щебетали. Я подумал: «Чей это сад?» Рядом не было ни единого дома. «Как так? - думал я, - ведь за садом нужен уход? Он не может без хозяина. А где тогда хозяин?»
- Каррр!- прозвучало сверху.
Мне почему-то послышалось: «Дуурррааккк!» Но почему? Разве я не прав?
И тут я понял: ведь меня не просто так позвали за собой эти зверюшки, они же на что-то намекали? Я понял, что хозяин этого чудного сада – Природа! Природа! Да! Только она могла родить и воспитать такой чудный сад. Тогда ко мне подлетели два ворона и уселись с двух сторон на мои плечи. Я встал как вкопанный. Смотрел то на сад, то на грозный жёлтый клюв одного ворона, то на клюв второго.
Минут через пять я отошел от шока. Мои два чёрных учителя сидели на мох плечах. Жёлтый шар медленно поднимался вверх, становясь всё меньше и меньше, отдавая своё тепло и любовь всем, всем, всем…
Каждой частицей своего тела я ощущал его любовь, его теплоту. Словно цыпленок под маминым крылышком я был спокоен и беззаботен. Мне не хотелось ничего, только наслаждаться любовью солнца. Лес своими листочками обнял меня. Я был счастлив, что мог быть наедине с природой. Две чёрные птицы взмыли в воздух ...
Ветер расшалился, закачались деревья. Надвигалась буря. Я побежал к своим друзьям. Они уже собирались ехать домой.
- Как?- воскликнул я.
- Так! – ответили они,- сильный ветер, а обещают ещё сильней, надо ехать.
Я сказал, что скоро приду и пошёл на берег. Упал на песок и заплакал. Мне было больно расставаться с этим местом. Я полюбил его. И он, наверно, меня тоже.
Пока я это обдумывал, песок постепенно меня засыпал. Вот уже на щеках от слёз образовались две песчаные дорожки и на зубах ощущался шелест мелких песчинок.
Всё же решил попрощаться со всеми. Я зашёл на лесную поляну, она была вся выстлана маленькими цветочками, которые так и сверкали своими разноцветными глазками. В мою душу опять ворвалась радость. Опять появилась улыбка на лице. Опять я был счастлив. Природа радостно встречала и провожала меня.
Мне тоже печаль не к лицу. Я тоже должен радоваться тому, что скоро опять я увижу ещё одно такое радостное место.
Такое Место Силы повсюду на земле, его не надо искать. Его надо увидеть! Увидеть - значит услышать, увидя услышать значит - обрести.
Вот я уже в машине. Близится город. Опять бетонные высотки. Опять асфальт.
Я долго не мог смириться с нудным, тяжёлым, томящим меня городом. Мне хотелось на свободу.

Сергей ПИКТА

О РУСь –
РОДник былой свободы,
РОДимый край,
где мой НаРОД
Водил когда-то хороводы,
Свой Древний прославляя РОД.
Свой Жизнестрой по Звёздным меткам
Сверял Он испокон веков,
И культ Великих РУСских Предков
Защитой был и от врагов.
О Русь, далёкая, Святая,
Твой Зов
вновь Душу бередит,
И Смысл Сакральный открывая,
Мне вновь о Прошлом говорит.
Духовный путь Твой не был тусклым,
Язык –
он Свет,
и он Броня.
Ты знала Бога в СЛОВЕ РУСском,
В НЁМ ВСЕ сокровища храня.
Ты шла, о Русь, тропою Правой,
Культ УРа славя, а не Зла,
Пока Духовною отравой
В Твой УМ не вкралась Кабала.
Как Тать в ночи, как хитрый Дьявол
Вползла в Тебя кривая Ложь,
Шепча, что Истина-то –
я, мол,
Что опыт Предков – нехорош.
Поверив лживому Навету,
Пошла Ты Левою Тропой.
Из дивной дочки БЕЛОСВЕТА
Ты стала нищею рабой.
Под гнётом злым, неумолимым
Склонялся РУСский Твой венец.
Ты, позабыв РОДное имя,
РОСсией стала наконец.
Идёшь-бредёшь по белым росам,
И отражают Небеса
Твои седые пряди в косах,
Твои незрячие глаза.
Родимый дом почти разрушен,
В КРОВИ лишь тлеет уголёк,
В ней –
Память о давно минувшем,
Враг растоптать её не смог!

Не смог сломить он РУСской ВОЛИ,
Вконец изгадить наш Язык –
В нём Божья мысль о нашей доле
Проявит наш Небесный лик!
Пришла пора – Живую Воду
Велит испить нам Водолей,
Понять Язык РОДной Природы,
Чтоб Жить в ЛАДу с Собой и с Ней.
Ответь же СОВЕСТЬ – Божье око:
Своей Живой Воды глотнём?
В канун погибельного срока
Мы Русский Дух себе вернём!

Белов Сергей

«Иду на вы!»

«Иду на вы! Иду на рать! –
Предупреждал врагов он смело. –
Иду, мечом чтоб раздвигать
Земли отеческой пределы».

Родные Боги были с ним,
Последним князем Веры Правой:
«Славяне, правдой победим!».
Шла правда об руку со славой.

Предел был жизни, славе – нет.
Слова бессмертны, как герои.
«Иду на вы!» – На сотни лет
Разнёсся клич над полем боя.

Войско Святослава

То не буйные ветра
Колыхают травы,
То идёт на каганат
Войско Святослава!

Череп наголо обрит,
Лишь усы с чубами
Дополняют грозный вид
Копий со щитами.

Ни возов и ни котлов
Не берём с собою,
Ведь не нежиться идём
И не для разбою,

А жестоко отомстить
За большие дани,
Что сдирались со славян
Буйными ордами,

За убитых матерей,
За погибших братьев,
За похищенных детей,
Нарушенья клятвы!

Волга, матушка-река,
Льётся величаво;
Так плывёт на каганат
Войско Святослава!

Расписные паруса
Солнце украшает,
Морды на ладей носах
Недругов стращают!

Как дрова в печи, трещат
Города в пожарах -
То пришло на каганат
Войско Святослава!

Вот подходим к Итилю,
Где ветвятся реки;
Нас встречает у ворот
Войско каган-бека.

Так веди нас в бой, Перун!
Ярость дай, Ярила!
Да не смолкнет пенье струн,
Что даёт нам силы!

Бьётся грозных русов рать
Под багровым стягом.
Коль победы не видать,
Все поляжем рядом!

Ан повержен враг. Собрав
Павших наших братьев
Погребальных на кострах,
В Сваргу их отправим.

Но коварный рахдонит
Западню готовит:
Все богатства он свои
Нам отдать изволит.

Не польстимся на добро,
Что нажито горем,
Всё изрубим, всё сожжём,
Всё сбросаем в море!

Разгромило каганат
Войско Святослава.
В небе соколы парят...
Слава Роду! Слава!

Так пропел старик Боян
Молодой дружине,
Повторить решил лишь я
Его песнь вам ныне.